Кролиководство

А Николь — истинно верующая, равно как, по словам Банни, и истинная лицемерка, у которой нет времени и денег на Фонд защиты окружающей среды и Гринпис, и вообще на то, чтобы самой активно участвовать в решении тех проблем, о которых она так печется, поскольку, дескать, она занята воспитанием ребенка и одолевает крутые ступени лестницы Личного просветления, что, судя по ее описаниям, примерно соответствует достижению каким-нибудь сайентологом Уровня VIII Оперирущего тэтана. Николь утверждает, что ее собственный духовный рост, а также ее сына и Викканской принцессы-жены сделает мир вокруг лучше.

— Ну да, — сказала на это Банни, — ты будешь в нирване, а мы все будем с чавканьем уплетать «Зеленый Сойлент»[10].

— «Зеленый Сойлент»? — Николь не слышала про «Зеленый Сойлент», поэтому Банни пояснила:

— Это типа кормовой капусты.

Поскольку Дон — мать двоих детей, она обществу больше ничего не должна. Более того, у нее сестра-лесбиянка, которую она любит и в чьем одобрении нуждается; разве это не доказывает, что она — хороший человек?

Сувенирный магазин аэропорта Сент-Томас изобиловал разными никому не нужными безделушками: рюмки-наперстки с рельефным изображением острова, пеналы, сувенирные ложки и просто наперстки. Дон подумала, что украшения для рождественской елки — рыба-меч и дельфины в шапках Санта-Клауса — довольно симпатичные, однако Банни ведет себя порой очень уж мерзко, когда дело касается «симпатичных» вещей. Дон выложила четырнадцать долларов девяносто восемь центов за кофейную кружку ценой максимум два, и пошла Банни на хрен, если эта кружка ей не понравится!

В тех редких случаях, когда одна из сестер наведывалась в город, Банни нарушала свой обычный распорядок, злясь при этом сама на себя, чтобы встретиться с Николь в «Чайном доме» или попить кофе с Дон в ближайшем к тому месту, где Дон припарковала машину, «Старбаксе». Посидеть подольше и, скажем, пообедать с одной из сестер означало бы перейти границы допустимого, причем с обеих сторон стола. В «Старбаксе» на углу Шестой авеню и Семнадцатой улицы, когда Дон почти уже допила свой латте с обезжиренным молоком, а Банни перемешивала ложкой остатки кофе в бумажном стакане, и их разговор выдыхался, и обе сестры с нетерпением ждали момента прощания, Дон извлекла из своей экосумки прямоугольную коробку.

— Мы кое-что для тебя припасли, когда были на Сент-Томасе.

— А когда вы были на Сент-Томасе?

— Сразу после Рождества. Я говорила тебе, что мы туда едем. Ты что, забыла?

— Видимо, да. — Банни открыла белую коробку. — Кофейная кружка, — констатировала она.

Однажды Дон и ее муж — торговец медицинскими суднами подарили винные бокалы вместе с запиской «Дон и Майклу в годовщину свадьбы, с любовью, Мелисса и Стефан», засунутой в подарочную коробку. Еще были леденцы со вкусом мескаля из Мексики. На прошлое Рождество они вручили Альби две книги: «Тайны египетских гробниц» и «Опасный Дэн: мемуары укротителя змей». Банни тоже получила тогда две книги: «Пятьдесят стратегий создания художественных персонажей» и «Итак, вы хотите написать роман?».

— У нее были благие намерения, — извинился Альби за ее сестру. — Это не со зла.

Но что мог знать об этом Альби? Он был единственным ребенком в семье, и его любили.

Банни вынула кружку из коробки и сказала:

— Как это чутко с твоей стороны.

Улыбка у Дон была такой неуверенно-хрупкой, что, казалось, ее можно разломать на две половинки, словно сухую веточку или куриную косточку.

— Я ведь помнила, что ты пьешь кофе.

— Ну да, — ответила Банни. — Мы же в «Старбаксе». Разумеется, я пью кофе. — Она перевернула кружку и предъявила сестре наклейку.

— Взгляни-ка. Ты купила ее на Сент-Томасе, а сделана она в Китае.

Дон не стала разглядывать кружку; пристально глядя на Банни, она произнесла:

— И ты еще удивляешься, почему мы тебя недолюбливаем.

— Вообще-то, — ответила Банни, — я не удивляюсь. Ничуть.

Дон схватила пальто со спинки стула, оставив сестру в одиночестве; Банни, отрывая клочки от пустого бумажного стакана, довольно долго еще сидела, пока не утихла боль и не прошла потребность в мужнином утешении. В тех случаях, когда слова правды — последнее, что хотела бы услышать Банни, Альби предпочитает не юлить. Банни прекрасно знала, что он ей скажет: «Да ладно тебе, Банни, ты же сама на это напросилась».

Ясен перец. Очевидно же, что она сама на это напросилась. Это она еще могла признать. Вот чего ей совсем не хотелось услышать от Альби, так это зачем, зачем она напросилась.

Дома кружка с острова Сент-Томас отправилась в шкаф к остальным кофейным кружкам, и до настоящего момента про нее не вспоминали. «И ты еще удивляешься, почему мы тебя недолюбливаем».