Кроманьонец

Тогда я первый раз в жизни увидел лицо смерти. Не в глаза ей заглянул, в глаза смерти потом пришлось смотреть много раз, а увидел именно лицо, когда достаточно только бросить взгляд, чтобы понять — человек умер…»

Сердце бешено колотилось, а течение несло лодочку мимо кривых прутьев ольховника, за пожелтевшей осокой, а над ними возвышались плотные кроны сосен.

«Зачем я сделал ацтекский меч? А позже, когда Саша рассказала о плохих людях, я решил научить соплеменников убивать?! Как неосмотрительно…»

И тут я понял, что если чужаки и приплывут, то приложу все усилия, чтобы наши племена не враждовали…

* * *

Столь изнурительное путешествие окончилось внезапно. Я уже перестал искать полными надежды взглядами знакомые места. Почти не греб и находился в полной апатии, когда заметил, что с брега мне кто-то машет. Вот и не верь после этого в магию материнских сердец! Мое внимание пыталась привлечь Таша.

Правлю к берегу. Она заходит в воду и, схватившись за нос лодки, вытащила ее на песок.

— Лоло — мужчина, Лоло рыбу привел… — шепчет она, а я вижу текущие по щекам слезы.

«Рыбу?» — выбираюсь из лодки и прежде, чем попал в крепкие объятия, действительно замечаю, что на носу едва-едва просматриваются рыбьи рот, глаз и жабры.

Пока шли к стойбищу, Таша сбивчиво поведала о вернувшихся белках. Я понял, что вернулись они чуть раньше, чем я приплыл. Не намного — на час, два. И, что все они решили, будто остался я с чужаками по своей воле. Выговаривали Таша, что много свободы мне давала и, что мать плохая. Вот она и убежала к реке. Случилось, встретить меня…

Как ни хотелось мне осмотреть землянку, не наведались ли часом в мое отсутствие туда звери, но разговор с соплеменниками откладывать не стоило. Оголодавшая в путешествии Муська, наверное, была другого мнения. Остановилась на опушке, смотрела на холмик с навесом — наше жалкое пристанище, и не хотела идти к чумам. Догнала нас, когда уже я почувствовал запах дыма.

— Таша, принеси поесть, — попросил мать, едва мы вышли к жилищам соплеменников, — И волку чего-нибудь не забудь! — кричу вслед.

Небольшая полянка вмиг заполнилась народом. Лило повисла на шее и зарыдала, почти как взрослая, в голос. Соплеменники стояли, молча, кто-то смотрел с удивлением, а кто-то с вопросом.

Тиба оттащила от меня Лило и я, прошмыгнув мимо взрослых, прошел к костру, уселся на бревнышко и заявил:

— Я не оставался с чужаками. Ниер — их вождь, дал мне траву пожевать, после чего проснулся связанным уже в их стойбище.

Пронзительна тишина, до звона в ушах, как после удара, когда слезы наполняют глаза, воцарилась от моих слов. Соплеменники молчали. И я не знал, пока не понимал, о чем они думают.

Таша принесла поджаренного мяса и горсть лесных орехов. Муське кинула приличный кусок на кости. Волчица, схватив его на лету, убежала за чумы.

В прошлой жизни услышал как-то, что прием пищи, когда голоден, занятие интимное. Сейчас понимаю почему. В животе бурлит, рот полон слюны, а кусок под взглядами соплеменников в рот не лезет!

А тут, еще Той, потрясая макуахктлем, заревел:

— Убьем их всех!

Что характерно, энтузиазма на лицах от такого призыва я не увидел.

Лим предложил альтернативу:

— Надо договориться.

Женщины тут же стали определять и свою позицию, все вместе и очень громко.

Пользуясь моментом, пока ко мне пропал интерес, пытаюсь побыстрее схарчить, в моем случае, завтрак, обед и ужин.

Закусывая орешками, стал прислушиваться, какие еще варианты в процессе столь бурной дискуссии возникли?

Понял одно — женщины за то, чтобы немедленно начать собирать манатки и валить, пока мужчины не нашли себе на всякие места приключений. Особенно аргументированной выглядела речь Саша. Ее слушали, почти не перебивая. Она напомнила, скольких племя потеряло, у Теплого озера.

Наслаждаясь чувством сытости, я смотрел на них, как на своих детей, там, в будущем. Они тоже вместо того, чтобы вначале подумать, начинали кричать.

Знаю, это пройдет.

Первой подошла Таша и присела рядом. За ней, к нам присоединились Лило и Тошо, потом Саша. Лим, Лют, Локша, все выдры следующими.

Той, Толо и Тис похоже не отказались от мысли повоевать, а женщины-белки уже не галдели, поглядывали в нашу сторону.

Когда снова стало тихо я спросил, обращаясь к Тою, но так, чтобы каждый задумался над ответом:

— Той, если ты их убьешь, где потом будешь брать соль, воск и кожу?

— А у кого они возьмут камень и много шкур?

Ответил, он не задумываясь.

— Так, может, и не надо никого убивать?

Я усилием воли сохранил серьезность, когда многие, с одним и тем же задумчивым выражением на лицах, негромко, и почти одновременно произнесли:

— Может, и не надо…

— Но готовыми ко всему нам быть нужно, — слушают… — Чужаки приплывут на своих «рыбах», бросят их на берегу и пойдут по натоптанной тропе к нашему стойбищу. Женщины и дети пусть спрячутся неподалеку. А когда появится возможность, заберут долбленки и уведут вниз по реке. Мужчины встретят чужаков у чумов. А там видно будет, сможем ли мы с ними, как сказал Лим, договориться или придется всех их убить, как предложил Той.