Кроманьонец

Лют сделал топором отметину, разделившую дерево на две заготовки и неспешно, спиливал и рубил ветки, очищая ствол, а мужчины-Лоси, рубили древесину по его разметке. Они работали месяц, но в итоге племя получило две лодки. В той, что больше, позже, поплыли двенадцать человек. Лодка рядом с другими долбленками действительно казалась огромной. Лют, будто сомневаясь, что такую громадину заставит двигаться один человек, сделал десяток весел к ней. Когда поплыли всем племенем, в ту лодку сели все Лоси и из наших — рыбачки с детьми. Поначалу они гребли не дружно и плелись последними, но когда приноровились, стали плыть первыми. Шли ходко и часто останавливались, чтобы подождать нас. Ждали со смехом и шутками.

* * *

В ту ночь, когда Лило пришла ко мне вся в слезах, я не смог ей отказать. Но уже с утра раскаивался в этом. Пошел посмотреть на осину, что свалили «корабелы», Лило за мной увязалась. И так до отъезда: куда я, туда и она.

— Лило, когда родился твой ребенок? — спросил, чтобы она вспомнила о том, что стала матерью и может, вернулась к младенцу.

Она все поняла, загрустила, конечно. Скорее от того, что пытаюсь избавиться от нее, но все же ответила:

— Тиба кормит. У нее тоже появился ребенок. У меня молока мало, — объяснила и пожала плечами, мол, не знаю, почему?

Тогда я переживал еще и о Тошо. Не знал, как парень отнесется к тому, что Лило покинула его. Оказалось, что он сам не промах: Запал на мою Тиби. Ай да «бабушка»! По местным меркам она, конечно, была очень взрослой женщиной, но все так же красива и сексуальна по меркам будущего. И слезы Лило проливала как раз по этой причине, как выяснилось.

* * *

Люди-земледельцы в поселок Рыб не ходили. Той и Лим носили им иногда мясо, когда удавалось подстрелить в лесу крупного зверя. Расспросил Тиба, вопрос задал как-то утром, встретившись с ней у племенного костра:

— Рыбы много?

— Много…

— Людям носишь?

— Сами ловят…

Часто сидел на своем любимом месте, откуда и поселок Рыб и домики Людей видны как на ладони, наблюдал. Действительно, с утра многие из них уходили к полю и ковыряли своими мотыгами (теперь и моими) целину, жгли на земле костры, а кое-кто, будто не замечая, что вода ледяная, лез в реку и ставил сеть.

Тогда я и подумал, что раз Тиба умеет плести сети, то, может, сможет и связать что-нибудь из тех шерстяных ниток, что мы напряли зимой с Утаре? Сходил на «склад», то хранилище, где когда-то застукал Лило и Тошо, занимающихся любовью, нашел там обрывки веревки и моток длиной. Дождавшись вечера, подсел к Тиба-трава и как мог, объяснил, чего от нее хочу. Женщина задумалась, веревки забрала, а через два дня принесла что-то вроде циновки размером около квадратного метра. Свое изделие она принесла вечером, когда народ общался у племенного костра, женщины варили рыбу. Нея, пришлая из племени Лося весь вечер ту циновку из рук не выпускала, а через неделю пришла к костру в длинном пончо, свитым из веревок. Надела она его через голову, а на поясе перевязала кожаным ремешком, на котором по обычаю их рода-племени висели глиняные фигурки людей и животных — тотемы.

Новая одежда понравилась всем. Весеннее солнышко днем уже пригревало сильно и тело под шкурами потело и чесалось. Поутру почти все соплеменники отправились к зарослям ивы рубить ветки. Я уже успел позабыть, с каким трудом в племени делалась веревка. Мы с Утаре стали использовать для этой цели стебли крапивы. Я как-то вспомнил сказку Андерса Ганса «Дикие лебеди». В ней девушка Элиза плела для братьев, превращенных колдуньей в лебедей рубашки именно из крапивы. Собрали мы ворох той травы, оборвали веточки с листиками, оставили только стебли. Их на камне деревянным валиком раскатали, и волокна стали легко отделяться друг от друга. Усилий и времени на получение сырья, чтобы свить веревку затратили немного, если сравнивать с необходимостью потратить неделю на вымачивание ивовых прутков, а потом тяжелой и нудной работой по размочаливанию их на камнях. Чем соплеменники и занимались, пока корабелы возились с лодками. Уж очень всем хотелось получить легкую и удобную одежду. Жаль, что крапива в балке еще не выросла. Показал бы им тогда, как можно проще сделать веревку…

* * *

Мы отплывали скрытно, темной ночью, когда до восхода Солнца еще оставалось пару часов и яркие звезды помигивали высоко в черных колодцах-разрывах на облачном небе.

Несколько дней соплеменники, таясь от земледельцев, носили к новым долбленкам шкуры и посуду, запасы кремня, сети и одежду. Вечером накануне исхода, отнесли к лодкам зерно и, уложив кожаные мешки на дно самой большой лодки, накрыли их шкурами. Потом принялись загружать в долбленки другие, подготовленные к погрузке вещи. Закончив, вернулись в поселок и зажгли костры. Жарили на камнях и варили в горшках рыбу, шумели больше обычного, но не долго. Все понимали, что объяснить земледельцам решение уйти с насиженного места будет не просто, поэтому и старались в меру пошуметь, чтобы уснувшие чуть позже соседи, крепче спали и никто не смог заметить исход Рыб.