Кроме шуток

На самом деле ей не нужен ответ, и он не пытается его дать. Она смотрит на своих детей, на их шрамы, блестящие в свете единственного уличного фонаря: на узловатые синюшные рубцы на голове Чарли, на гладкие глянцевитые ручейки на щеке Элиота, исчезающие под банданой. И на Остина, невредимого, но пылающего, наверное, самой сильной яростью из всех четверых.

Фебруари показывает на кастрюлю в руках Остина, и он отдает ее. Она переводит взгляд на Ванду.

Отведешь их в машину?

Элиот и Чарли осторожно ставят свои кастрюли на тротуар у ног Фебруари и, низко опустив головы, следуют за Вандой. Слышащий парень колеблется, глядя на взрывчатку и подергивая ногой. Она знает, что он хочет сбежать, что он пытается прикинуть, сколько сможет унести. Она ловит себя на том, что говорит:

Подожди.

К ее удивлению, парень действительно поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Он высокий; теперь, когда он не горбится, она видит, что он, вероятно, старше ее учеников, хотя и ненамного. У него тоже есть блестящий шрам – порез, рассекающий лоб. Парень смотрит на кастрюлю в руках Фебруари, и она отдает ее ему. Она переводит взгляд на остальные кастрюли, и он качает головой, чтобы избежать дальнейших расспросов. Ее внимание привлекает движение за его спиной – в темноте прячется кто‐то долговязый, в маске, натянутой на нос и рот.

Не сегодня, – говорит она.

Парень кивает, и Фебруари переходит улицу, возвращаясь к машине. Она не оглядывается на него и его друга, не видит, как они подхватывают скороварки под мышки, словно родители – своих детей. Она не знает, в каком направлении они уходят обратно в ночь.

Перчатки и маски,– говорит она, протягивая руку к заднему сиденью.

Дети отдают ей банданы, и Фебруари засовывает их в свою сумочку.

Где…

Я все выкинула,– говорит Фебруари.

Это безопасно… выбрасывать? – спрашивает Ванда.

Там все разъединено. Теперь это просто металлолом.

Говоря это, Фебруари смотрит в зеркало заднего вида, но о чем бы ни думали ее ученики, их лица ничего не выдают. И ее тоже.

Поехали домой,– говорит она.

Неделю спустя Остин встает на рассвете, чтобы пойти на дежурство в столовой, и просматривает новости в телефоне: в Восточном Колсоне произошел взрыв, причинивший значительный ущерб заводу “Эдж Байоникс”. Он будит Элиота локтем, и они оба, протирая глаза, нетвердым шагом подходят к столу Остина и открывают сайт “Десятого канала”. На месте происшествия находится вертолет, но за серыми клубами мало что видно: квартал дымится. Капитан 14‐й роты сообщает журналистам, что пожар был ликвидирован и обошлось без жертв, и благодарит коллег из 3‐й и 5‐й рот за помощь. Дым будет держаться еще некоторое время, в зависимости от погоды. Причину пожара, по его словам, сейчас выясняют.

Остин и Элиот знают, что писать рискованно, но эти новости трудно держать при себе, и после некоторого обсуждения они придумывают сообщение, которое можно отправить Чарли. Они хотят чего‐то такого, что было бы одновременно знаком их победы и предупреждением, поэтому выбирают те же слова, которые нацарапаны по всей территории школы – в кабинках туалетов и раздевалках, на партах и скамейках в столовой. В случае чего это даст им возможность выкрутиться – это просто беззубая шутка, которая ходит по всему кампусу. Остин набирает текст и делает паузу, ожидая кивка Элиота, прежде чем нажать “отправить”:

молчание – золото

Наверху, в Старой резиденции, Фебруари сидит у окна и ловит обрывки утренних новостей, доносящихся из телевизора с комнатной антенной. Она подносит чашку с кофе к губам, чтобы скрыть улыбку, потом спускается по винтовой лестнице и идет к своему дому. Не желая пугать Мэл, она сначала звонит в дверь. Появляется Мэл в пижаме, тоже с кружкой в руках.

Мы можем поговорить? – спрашивает Фебруари.

Мэл открывает дверь пошире, чтобы впустить ее.

На противоположной стороне двора солнечный свет, перепрыгивая через дорожку, проникает в комнату Чарли через щель между шторой и подоконником. Приходит сообщение, и прикроватная тумбочка вибрирует вместе с телефоном. Ребята с нетерпением ждут, когда она проснется, но Чарли спит крепко. Вокруг нее кружатся отголоски ста пятидесяти лет всевозможных розыгрышей и потерянных любовей, ободранных коленок и желудочных вирусов, приготовленных завтраков и выкуренных сигарет. Экспериментов, проводимых над горелкой в лаборатории или в темноте под одеялом, когда учащается дыхание. Беззвучных разговоров, приводящих воздух в движение, историй, возвращающихся в камень. Если бы эти стены могли говорить, что бы это изменило? Кто мог бы услышать секреты, которые мы храним? У

Примечание автора