Кроме шуток

В представлении ее матери любовь всегда существовала в единственном числе – если она и не была вечной, то, по крайней мере, новая могла возникнуть только после того, как умрет прежняя. Теперь Чарли видит, что любовь может иметь множественное число и даже несколько воплощений одновременно. Она наблюдает за тем, как Слэш и Остин припаивают новые провода, и видит, что каждый из них по‐своему красив. Удивительно, как жизнь дала ей именно то, что нужно.

Когда приходит время выходить, они торжественно поднимаются по лестнице из подвала, каждый прижимая к себе скороварку. Перед дверью Чарли осторожно ставит свою ношу на пол и завязывает шнурки кроссовок двойным узлом. Слэш отодвигает фанеру и выводит их наружу.

Фебруари ведет машину, Ванда строит маршрут с помощью гугл-карт. Длинные тени добавляют заброшенным улицам мрачности.

Сворачивай! – неожиданно говорит Ванда.

Она указывает на ответвляющуюся от Вайн улицу с односторонним движением, и Фебруари еле успевает повернуть руль.

Извини. Я просто… эта поездка навевает воспоминания.

Я понимаю, – говорит Фебруари, хотя не понимает.

Она знает, что Ванда не местная, хотя вполне вероятно, что у Восточного Колсона есть множество двойников по всему Ржавому поясу, по всей стране. До нее вдруг доходит, что они с Вандой почти не говорили о своем детстве. Для Фебруари присутствие Ванды настолько всепоглощающе, что всякий раз, когда она с ней, трудно думать о чем‐то еще, кроме этого момента. За это она и любит Ванду – точно так же, как любит Мэл за то, что наизусть знает все ее детские триумфы и неудачи. Она не может определиться, считать ли влечение сердца к противоположностям – не только своим собственным, но и противоположностям тех, кого оно любит, – его величайшей силой или главным недостатком.

Она паркуется, и дальше они идут по кварталу пешком, пока Ванда не указывает через дорогу на полностью черное здание, на парапете которого от руки написано: “Канистра”. Когда они входят и обнаруживают внутри бар, Фебруари на мгновение надеется, что исчезновение детей – это какое‐то заурядное происшествие по пьяни, хотя и на фоне мрачных событий.

Мы не обслуживаем несовершеннолетних, – сдержанно отвечает бармен на вопрос Фебруари.

И с легавыми не разговариваем! – кричит кто‐то с кухни.

Мы не ле… Мы не копы, – говорит Фебруари. – Вообще‐то мы из школы для глухих.

Тогда я скажу вам то же самое, что сказал копам, – говорит бармен. – Я бы заметил, если бы здесь была компания глухих детей.

Ну, на самом деле это не ответ, – говорит Фебруари.

Пожалуй, что так, – говорит он.

Фебруари пересказывает Ванде их разговор, когда они возвращаются к машине, хотя Ванда и так уловила суть. Они приближаются к детской больнице и объезжают вокруг всей территории, включая парковку, но детей нигде не видно. Более того, тут вообще никого не видно. Ванда бессильно обмякает на сиденье.

Я правда думала, что они будут здесь.

Она – человек формул, расчетов. Она ненавидит ошибаться. Фебруари успокаивающе гладит ее по плечу.

Здесь никто не живет. Не самое подходящее место для протеста.

Если только они не хотят, чтобы именно так и было.

Зачем устраивать акцию протеста, которую никто не увидит?

Улыбка Ванды едва заметна, но в уголках ее рта проглядывает озорство. Фебруари одолевает желание прикоснуться к ней, и она проводит пальцем по ее щеке. В этот момент она видит собственное обручальное кольцо и опускает руку обратно на колени.

Какой им смысл что‐то делать в пустом районе?

Не знаю. Может, они собирались пойти другим путем. Нарисовать граффити, или поджечь пакеты с говном, или что‐нибудь в этом роде.

Вандализм?

Фебруари пытается сохранить невозмутимое выражение лица, но эта мысль ее пугает. Она не хочет, чтобы ее ученики имели дело с полицией. Даже в случае пакета с говном существует потенциальная опасность смертельного исхода, пока полиция вольна прикрываться фразой “не реагировал на устные команды” в качестве оправдания.

Не надо делать такое возмущенное лицо. Они подростки. И в любом случае я ошиблась.

Ванда указывает на пустую улицу.

Может, они действительно просто напиваются где‐нибудь в лесу.

Может, – говорит Фебруари.

Но она в это не верит. Теория Ванды нашла в ней отклик. Сначала она не может понять почему, но теперь снова и снова прокручивает в уме свой последний разговор с Чарли, вспоминает блеск в глазах девочки, когда она объясняла про замыкание проводов.