Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

Уверенные в успешном продвижении войск Краснова, противники большевиков, создав 25 октября Комитет спасения Родины и Революции под председательством А. Р. Гоца, в ночь на 29 октября подняли восстание, в котором приняли участие только юнкера нескольких петроградских военных училищ. Основные бои развернулись у телефонной станции, занятой ночью юнкерами, и у здания Владимирского училища. Матросы сыграли решающую роль как в подавлении восстания, так и в расправах над пленными. В газетах сообщалось о массовых расправах над юнкерами. Несмотря на многочисленные преувеличения, расправы действительно имели место. О них писал и восторженно относившийся к большевикам Джон Рид[87]. Продолжались убийства юнкеров-владимирцев, доставленных в Петропавловскую крепость. Член Особого присутствия В. П. Рутенко, посетивший Петропавловскую крепость 30 октября, сообщил, что в ней содержались 129 юнкеров-владимирцев. Но очевидцы рассказывали о расправах над юнкерами сразу по поступлении их в крепость. Могилы жертв этой бойни были найдены в 2012 г.[88] Некоторые арестованные юнкера, в основном из Николаевской инженерной академии, где находился штаб восстания, были доставлены в Кронштадт. Мы ничего не знаем об их дальнейшей судьбе.

Во время октябрьских событий в Петрограде мы столкнулись с антисемитизмом со стороны матросов, который станет весьма распространенным явлением во время Кронштадтского восстания. 27 октября делегация Петроградской городской думы, среди членов которой был и Гоц, приехала на Балтийский вокзал для проверки сообщений о тяжелых боях между частями Краснова и большевистскими силами. Но на вокзале делегатам не удалось получить состав для поездки в Гатчину, и при выходе с вокзала они были арестованы группой матросов. Газета «Дело народа» рассказала о том, что произошло в дальнейшем: «Арест был совершен в крайне грубой форме, с направленными на арестованных винтовками и револьверами. На наши головы сыпалась площадная брань, некоторые матросы были пьяны и выражали негодование на шпионов и на то, что „Советы попали в руки жидов“. Гоца били прикладами, а один из матросов два раза выстрелил в него из ружья в упор, но ружье осеклось. Нас окружили и в течение нескольких минут кучка матросов и солдат с направленными против нас в упор ружьями и револьверами держала нас в томительном ожидании, с поднятыми руками. Только возглас одного из матросов „Не стреляй, ребята, можно ранить своих!“ – остановил неминуемый расстрел»[89]. Интересно, что антисемитизм матросов носил выборочный характер и на их любимцев и руководителей, как на большевика Рошаля или анархиста Ярчука, не распространялся. 27–28 октября в Петроград прибыло 4500 матросов из Гельсингфорса, сразу брошенных против наступавших казаков, не рвавшихся в бой, но, не встречая сопротивления, продвигавшихся вперед. Положение изменилось после прибытия на 1-й фронт Гражданской войны матросов. 31 октября части Краснова начали наступление на Пулковские высоты. Краснов описал этот бой так: «Все склоны Пулковской горы изрыты окопами и черны от красной гвардии. Даже на глаз можно сказать, что там не менее пяти-семи тысяч. Они то рассыпаются в цепи, то сбиваются в кучи. ‹…› В бинокль видно, что это не солдаты. ‹…› Другие, одетые в черные, короткие бушлаты, наступают, соблюдая строгое равнение, быстро залегают, примеряясь к местности – это матросы». После провала атаки Оренбургской казачьей сотни на позиции моряков, несмотря на то, что потери казаков были крайне незначительные (1 убит – командир сотни и 18 раненых), у казаков пропало всякое желание воевать. Матросы перешли в наступление, казаки отступили в Гатчину. Казачьи представители прибыли к Дыбенко, который вместе с ними отправился в Гатчину. Краснов красочно описал это общение: «Матросы ругают Керенского, но и Ленина не хвалят. – Нам что Ленин! Окажется Ленин плох, и его вздернем. Ленин нам не указ. ‹…› До утра во дворце продолжался шум и гам. ‹…› Матросы явно ухаживали за казаками и льстили им. – В России только и есть войско, товарищи, что матросы да казаки – остальное, дрянь одна. – Соединимся, товарищи, вместе и Россия наша. Пойдем вместе. – На Ленина! – лукаво подмигивая, говорил казак. – А хоть бы и на Ленина. Ну его к бесу! На что он нам сдался, шут гороховый… – Так чего же вы, товарищи, воевали? – говорили казаки. – А вы чего?»[90]. Казаки и матросы быстро договорились между собой. Дыбенко, узнав о приближении ударных батальонов, решил пойти на уступки. В договоре между казаками и матросами был пункт об освобождении всех арестованных юнкеров, а о большевистских руководителях сообщалось: «Ленин и Троцкий выходят из Совета народных комиссаров и не будут участвовать в общественной деятельности, пока не оправдаются от тяготеющих на них обвинений». Главным для казаков был пункт, разрешавший им вернуться домой «…с оружием, боевым снаряжением и прочим имуществом»[91]. В дальнейшем Совет народных комиссаров отказался утвердить договор, кроме этого пункта.