Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

Единственное, чего хватало с избытком у наступающих, это материал для пропаганды. Все отчеты сообщают о распространении в частях, готовящихся к штурму, газет, листовок и прочих коммунистических агиток. В политсводке Северного боевого участка от 6 марта говорилось: «Распределено 6900 газет во всех частях и среди населения и 3000 листовок. ‹…› Приступлено к организации библиотек из литературы, полученной из Петрограда. ‹…› Литературой снабжены достаточно»[379]. Но первый штурм показал, что пропаганда и агитация особо не действовали даже на отборные курсантские части. Сообщения политработников накануне штурма показывали, что у части курсантов не было никакого желания штурмовать Кронштадт. 6 марта политотдел Северного участка докладывал о настроениях в Сводном курсантском полку: «2-й батальон. Настроение удовлетворительное, на лед не пойдут, плохое настроение в 5-й роте (Московская). Меры приняты, посланы надежный коммунист и агитатор. ‹…› Комсостав удовлетворительный, но завлечь на лед не может»[380]. Непонятно, что значит – «удовлетворительные настроения», но «на лед не пойдут». Их привезли для штурма, а они отказываются наступать. Тогда в чем «удовлетворительное»? В том, что курсанты не устроили восстание и не перерезали коммунистов, или в надежде, что они не перебегут к мятежникам? Очень характерное замечание: «завлечь на лед не может». Но даже в 1-м батальоне, где настроение было лучше, готовности наступать не было: «…часть курсантов в не боевом настроении из-за боязни взрыва льда»[381]. Присланные агитаторы-коммунисты не смогли повлиять на курсантов. В политсводке Северного участка за 8 марта сообщалось: «2-й батальон курсантов – настроение перед наступлением было плохое, не желали идти в наступление. После ряда увещеваний из 3-й роты согласилось 90 человек идти (в большинстве коммунисты) в наступление, это подбодрило других, из остальных рот присоединились еще 100 человек. Прибытие саперной роты петроградских курсантов, настроенных по-боевому, подбодрило остальных, кроме 6-й роты и школы 92-го полка», но к началу штурма настроение ухудшилось: «…1-я и 2-я роты долго колебались, идти или не идти в наступление, ‹…› – требовали более решительного артиллерийского огня, боялись льда и фортовых укреплений. После решительных мер со стороны командиров и комиссара и присланных коммунистов роту удалось заставить пойти в наступление»[382]. Но часть курсантов все-таки в наступление не пошла, они настолько решительно поддерживали кронштадтцев, что не только отказались штурмовать Кронштадт, но и заставили 36-ю батарею не открывать огня, заявив, что в этом случае «всех артиллеристов заколют штыками». В сводках особого пункта № 6 г. Сестрорецка 11 марта сообщалось о принятых против них мерах: «5-я и 6-я рота Петроградских курсов с Лисьего Носа сняты в тыл для фильтрации и удаления лиц, не давших открыть огонь 35-й батареи по противнику»[383]. О том, как вели себя наступающие во время штурма, мы расскажем ниже. Приведем часть интервью одного из курсантов, перешедшего во время первого штурма на сторону кронштадтцев и участвовавшего затем в боях на их стороне, а после захвата Кронштадта ушедшего в Финляндию. Курсантов привезли на Северный участок, пообещав «…хлеба хорошего дать и обедать. Спрашивали: пойдете в атаку на Кронштадт? Мы говорили, – давайте обедать, а там посмотрим. Дали нам хороший обед, хлеба по нескольку фунтов. Мы ели и говорили: не пойдем. Тогда прибавили по 6 политруков на каждую роту и стали нас уговаривать. Это ‹…› 7 марта. Но дали нам опять хлеба, всего вышло по 5 фунтов, опять уговаривают. Назначили атаку сначала на 10 ч. утра, потом в 12 ч., потом – в 6 вечера. Мы все отказываемся. Пробовали нас обманывать. Две пошли, а вы не идете. Мы тогда выслали разведку, та доносит, что и другие роты не идут. ‹…›

8-го утром прибегает к нам матрос коммунист с бомбой и кричит: выходите, сукины дети, не то всех перебьем. – Но мы думаем, делать нечего, – продолжает курсант. Пошли, говорим, в атаку»[384]. Рассказ довольно своеобразный, но главное в нем то, что в атаку даже курсантов приходилось посылать под угрозой немедленной расправы.