Кропаль. Роман

Как-то вечером, вспоминая деда и обещая себе завязать, Матвей ковылял через парк к дому, и, утомившись, присел на уже занятую лавочку. Девушка, бросив на него быстрый взгляд, покачала головой и забубнила недовольно. Матвею это так напомнило корректора, что он рассмеялся. Девушка хотела, было, уйти, но Матвей не отпустил, принялся сбивчиво объяснять и про корректора, и про эпилепсию, и про деда. Пока говорил, даже протрезвел и проводил девушку до дома.

Договорились, что завтра в семь он придет снова, но утром оказалось, что имени ее Матвей не запомнил. Бабушка, которая при упоминании о девушке тут же начала планировать свадьбу и крестить внуков, предложила идти к дому и разобраться на месте.

На месте оказалось еще хуже – девушка жила в частном секторе, провожал ее Матвей по темноте, и понятия не имел, в какой именно дом она вошла. Он робко поспрашивал про широкоплечую девушку с темными волосами, но соседи хмурились и не понимали. Уточнять про то, что у нее тощий зад и нос мог бы быть не таким приплюснутым, Матвей не решился. Он понимал, что и сам он далеко не красавец, еще и инвалид. А потому приходилось говорить, что главное в женщине, это чтоб «по общению» понравилась.

На следующий день, вечером, Матвей потащился в парк. Весна уже началась, но было еще промозгло. Он почему-то надеялся, что девушка догадается прийти на скамейку, но бабушка сказала, что рассчитывать на это глупо – он вчера не пришел, с какой стати она за ним бегать будет? Но девушка была там! Она сначала даже привстала от радости, но потом напустила на себя равнодушия и уселась обратно.

– Привет, – сказал Матвей, и неловко примостился рядом, стараясь поймать ее взгляд. Она мельком взглянула на него, и заулыбалась.

– Че ржешь? – спросил Матвей, но и сам лыбился до ушей.

– Да у тебя рожа такая… Довольная…

Они похихикали. Матвей подумал, что теперь ее плечи не кажутся широкими, и носик довольно милый. Попу, правда он не видел, потому что она сидела, но казалось, что и попа ему теперь покажется вполне себе выпуклой. Девушка стала ему почему-то знакомой и родной, как когда привык сильно, и уже не замечаешь, что у Куги очень короткие и широкие пальцы – обрубыши, у бабушки грудь лежит на животе двумя обвисшими мешками и пальцы на ногах такие заскорузлые, что кажутся каменными.

– Меня зовут Матвей, – сказал он, наконец.

Он ждал, что девушка в ответ тоже назовется, но она кивнула и улыбнулась. Матвей растерялся, не понимая, как же теперь спросить, но девушка, похоже не отвечала ему специально и теперь расхохоталась.

– Клава, – медленно проговорила она.

– Чё?

Матвей уже представил, как он знакомит Кугу с Клавой, представляет бабушке Клаву, или в загсе тетенька говорит: «Согласны ли вы… Клавдию».

Девушка снова засмеялась:

– Ну и рожа у тебя была! Не Клава я, расслабься.

Матвей выдохнул, и тут же принялся оправдываться, что мол, ну даже если и Клава, то это ничего, просто у них с Кугой была такая знакомая, Автоклава. Она работала на заводе, страшно пила и славилась тем, что не носила трусов даже в самый лютый мороз – надевала побольше юбок в пол, но ноги оставались голыми.

– Да знаю я ее, – отмахнулась девушка, – Поэтому и сказала. Она ссыт стоя, как мужик.

Матвей расхохотался – Автоклава и вправду ссала стоя, каким-то волшебным образом умудряясь не нассать себе в ботинки и не забрызгать ноги. Вид у нее при этом был отрешенный и задумчивый. А потом она сходила с места и на земле обнаруживалась лужа.

При всем своем алкоголизме Автоклава до сих пор оставалась женщиной красивой. Почему-то было от нее чувство, что не липнет к ней грязь, и даже бабы, ненавидевшие потаскух, к Автоклаве относились с жалостью. Рассказывали, что у нее ребеночка задавило. Эти ее юбки в пол и тревожный полусумасшедший взгляд делали ее какой-то другой, особенной. И тело у нее было белым и мягким, странно податливым. У Матвея Автоклава была первой, как и у большей части мужчин в городке.

Когда Куге исполнилось 15, он решил, что все, пора им повзрослеть. Взял у бати литр самогона, у мамки банку с соленьями, у Матвея – компот, купил три презерватива, и пошел к Автоклаве. Естественно, вместе с Матвеем.

– Надо мне… это… – сказал он, покраснев, – А то в армию скоро, мужики засмеют.

Автоклава кивнула и пригласила войти. Они выпили по 150 граммов, но Кугу совсем развезло – он медленно гладил Автоклаву по открытым плечам, пытался потрогать грудь, но отвлекался на бедро, нюхал ее волосы.

Матвей смотрел и запоминал – он хотел сделать все также, когда настанет его очередь, но понимал, что повторить не сможет. Ему было противно толкать руку в ее промежность, из которой она ссыт стоя. Затолкать туда член почему-то казалось нормальным – видимо потому, что и сам Матвей им писает. Когда Автоклава разморилась и начала постанывать от удовольствия, Куга навалился на нее сверху, полежал неподвижно несколько секунд, а потом заплакал и сполз.