Кровь ацтека. Наследник

Сто футов, которые мне пришлось преодолеть, скользя по отвесной стене, показались целой сотней миль. Руки и ноги, цеплявшиеся за малейшие неровности и шероховатости камня, дрожали от напряжения, пальцы были ободраны в кровь, и сама гора, словно сострадая моим усилиям, тяжко вздыхала, стонала и содрогалась, как будто осуществляемый мною безумный план был мучительным и для неё.

И ведь надо же, я почти добрался до вожделенного спуска. Мне осталось преодолеть всего каких-то пять футов, а дальше можно было двигаться почти безопасно. Уж во всяком случае, не цепляясь за отвесную скальную стену на манер перепуганного жука.

Но гора не допустила этого. Видимо, я нанёс ей слишком ощутимую рану, а поскольку она сама была огромной, то и акт её возмездия оказался грандиозен.

Пороховой взрыв, который я устроил, послужил толчком к обрушению всего изрытого туннелями, ходами и кавернами массива.

Гора стала проседать. Давно забытые трещины, щели и дыры в скальном фасаде, включая и ту, из которой я только что вылез, извергали дым и пыль.

Правда, оттуда высунулась также и голова стражника. Лицо его, как и моё, было черно от рудничной пыли. Он выкрикивал ругательства, но какие именно, я разобрать не мог — все заглушали стоны горы.

Она сотрясалась, содрогалась, гремела, ревела — и миллионы тонн камня проседали во внутренние полости, запечатывая их навеки. Прижавшись к утёсу всем телом, я не только слышал, но и ощущал, как рушились один за другим своды пещер и туннелей, причём каждый раз это сопровождалось спазматическими выбросами дыма и пыли сквозь ещё остававшиеся отверстия.

Волчья усмешка исказила моё лицо — я не мог сдержать смеха. Я не только избавил рудник от Гонсало, я избавил гору от рудника!

Я протянул руку, силясь достать до края спускающейся трещины, но зацепиться не успел — мои пальцы схватили воздух. Очередной обвал вызвал толчок, и вздрогнувшая гора стряхнула меня, словно ягуар лесную крысу. Но хуже всего было то, что уступ, за который я держался другой рукой, рухнул.

Оказалось, что я уже ни за что не держусь.

Гора продолжала яростно трястись, но уже сама по себе, без меня. А я падал. Падал! Падал!

В первый миг свободного падения на меня нахлынуло потрясающее ощущение полёта, я успел даже подумать: наверное, нечто подобное испытывают ангелы. С той лишь разницей, что ангелы только летают — они не падают. А вот я определённо падал. Внизу пенился буйный поток, и этот поток приближался ко мне со страшной скоростью.

Помню, в самый последний момент я подумал: интересно, встречу ли я в аду дона Хулио и его родных? После чего лишился чувств.

100

Однако перед тем, как потерять сознание, я успел развернуться в воздухе ногами вниз и хорошенько сгруппироваться, чтобы не разбиться, ударившись о воду при падении плашмя. Мне это удалось: я упал в реку вертикально, вытянув руки по швам. И всё равно стремительное падение с рушащейся горы в бурный поток вышибло из меня сознание.

А вернула его обжигающе холодная, ледяная вода стремительной горной реки, бравшей своё начало на венчающих горы снеговых шапках. Madre de Dios, до чего же было холодно! А ещё я почувствовал сильную боль — при падении я повредил обе лодыжки, подвернул колено и чуть не выбил из сустава левое плечо.

Однако первым, что я услышал, был приглушённый грохот горы, перекрывающий даже рёв потока. Казалось, будто взрывы, ещё более мощные, чем устроенный мной, повторяются снова, снова и снова. Можно было подумать, будто здесь разыгралась битва богов и титанов за гору Олимп. Похоже, я случайно задел какой-то важный нерв массива, может быть его становой хребет, и теперь все щели и трещины, туннели, гроты и пещеры, вплоть до самых укромных уголков, рушились один за другим.

Каждый толчок заставлял содрогаться само речное ложе, расплёскивая и без того бурлящую воду, а в моей голове билась одна-единственная мысль: «Гора возвращает рудники себе».

Тем временем меня несло вниз по течению с невероятной силой, берега проносились мимо с такой скоростью, что я не мог сосредоточиться ни на чём, кроме необходимости держаться на поверхности, что означало оставаться в живых. Ощущение было такое, будто река стала всей моей жизнью, а никакой другой я и не знал. Забылось даже падение — остались только холод, боль и мощь потока. Всё касавшееся горы и рудника тоже вылетело у меня из головы и оказалось где-то за пределами видимости, слышимости, осязаемости. За пределами этой адской стремнины. Я находился посреди бурлящего потока, становившегося всё белее и яростнее с каждым мгновением. Только это одно и имело значение.

Валуны и камни увеличивались в размерах и числе, и я ударялся о них с болезненной регулярностью и возрастающей частотой. Потом река резко, очень резко повернула направо, и без того яростное течение бурлящего белого потока стало просто свирепым. Меня несло, словно щепку, и всё, что я мог осознанно делать, — это удерживать голову над поверхностью.