Кровь ацтека. Наследник

Она промолчала. Живя в этом рудничном краю, незнакомка не могла не знать, как выглядит беглый каторжник, но что-то подсказывало мне, что она не выдаст меня, чтобы получить награду. Индейские женщины, за исключением проституток, вообще не мыслили такими категориями, как заработок. К тому же, будь она движима жадностью или страхом, имейся у неё намерение донести, она давно убежала бы, причём сделала бы это, пока я спал, не дожидаясь моего пробуждения.

— Есть хочу, — промолвил я на науатль, для убедительности похлопав себя по животу.

И снова никакой реакции. То же молчание, тот же пристальный, но равнодушный взгляд. А потом она поднялась и исчезла.

Я не знал, как мне лучше поступить — схватить своё тряпьё в охапку и пуститься наутёк или найти подходящий камень, рвануть за женщиной и раскроить ей череп, пока она не успела поднять тревогу. Беда в том, что ни то ни другое решение мне не подходило — и удрать я в нынешнем своём состоянии далеко бы не смог, и справиться с женщиной в открытой схватке мне бы вряд ли удалось.

Холодок страха пробежал по моим напряжённым нервам, но скоро страх сменился безразличием. У меня не осталось уже ни оружия, ни сил, ни энергии, ни смекалки — ничего. И ничего этого не появится вновь, пока я не отдохну и не восстановлю хотя бы частично свои силы. Поэтому я не стал дёргаться, а снова растянулся на камне, вбирая в себя животворную энергию солнца, и опять заснул. Проснулся я уже в полдень, по-прежнему ощущая страшную усталость. Походило на то, что усталость останется со мной навсегда. Хуже того, у меня решительно всё болело. Казалось, всё моё тело изнутри представляло собой сплошную рану.

Я соскользнул со скалы и, не имея сил встать, подполз к реке, чтобы напиться. И увидел на камне по ту сторону реки, как раз напротив кустов, в которых скрылась женщина, маленькую плетёную корзинку, с верхом наполненную тортильями.

Я так привык всего бояться и держаться настороже, что первая моя мысль была: это ловушка. Небось оставила мне, хитрюга, приманку, а рядом затаился мечтающий о щедрой награде её злобный муженёк с мачете в руках. Однако особого выбора у меня не имелось — мне было необходимо поесть. С трудом поднявшись на ноги, я вошёл в реку (она оказалась не слишком глубокой), добрался до камня, сцапал корзинку, торопливо засунул на ходу в рот тортилью и, уже спеша назад, проглотил её, почти не жуя.

Словно хищник добычу, я уволок корзинку в свою пещеру, где изучил содержимое. Там были простые тортильи, тортильи с завёрнутыми в них кусочками мяса, тортильи с бобами и перцем и даже медовые тортильи. Gracias Dios, благодарение Богу, то было пиршество, достойное короля!

Я набивал брюхо, пока не почувствовал, что оно может лопнуть, после чего опять выбрался на скалу, подставил, словно крокодил, солнцу округлившийся от сытости живот и вот уж теперь стал по-настоящему впитывать солнечную энергию, насыщая мускулы новой силой. Меня опять сморил сон, продолжавшийся на сей раз пару часов.

Когда я проснулся, женщина сидела на камне по ту сторону реки. Рядом с ней лежала стопка одежды.

Не позаботившись о том, чтобы прикрыть хотя бы чресла, я перешёл речку вброд и присел рядом с ней.

   — Gracias. Muchas gracias. Спасибо. Большое спасибо.

И опять она промолчала, лишь взглянула на меня печальными тёмными глазами.

Я знал, как нелегка её жизнь: ведь если в городах испанцы считали всех индейцев, негров и метисов рабочим скотом, то крестьянка являлась рабочей скотиной ещё и для своего мужа. Её уделом были тяжкий труд, вечное молчаливое отчаяние, преждевременное старение и ранняя смерть.

Поговорили мы совсем немного, лишь обменялись несколькими фразами. Услышав в ответ на очередную порцию моих muchas gracias обычное роr nada, пустяки, я спросил то, что обычно спрашивают у женщины: много ли у неё детей. Выяснилось, что их у неё вообще нет, а когда я удивился тому, что такая красивая молодая женщина не имеет дюжины muchachos, она пояснила:

   — Реnе у моего мужа muy malo, mucho роr nada, nо bueno. Никуда не годный. Поэтому он вечно злится и бьёт меня, как били тебя.

И она продемонстрировала мне свои бёдра и спину с множеством рубцов от ударов плетью.

Всё-таки странно устроено человеческое тело. Я был измотан настолько, что совсем недавно с огромным трудом заставил себя встать, а вот мой garrancha оказался совершенно невосприимчив к усталости и, пока я сидел над рекой, разговаривая с молодой женщиной, поднимался и твердел.

В тот день на речном берегу мы стали близки и встречались, поддерживая нашу близость, на протяжении следующих пяти дней. А когда наконец расстались, я покинул добрую женщину в штанах и рубахе из грубой хлопчатобумажной ткани и соломенной шляпе. Через правое плечо и под левую руку у меня была пропущена традиционная индейская накидка, а через левое плечо, на верёвке из волокон агавы, я перекинул скатанное одеяло. Оно предназначалось, чтобы защищать меня от ночной прохлады, а завёрнутых в него тортилий должно было хватить не на один день пути.