Кровь ацтека. Наследник

   — Как мог беглый раб превратиться в охотника за рабами? — спросил я у Янаги.

   — Я сражался с gachupines семь лет, — ответил он. — За это время мой отряд вырос до сотни человек. Воровством этакой ораве было уже не прокормиться, тем паче что многие обзавелись семьями, а значит, уже не могли так быстро скрываться в случае опасности. Высоко в горах мы основали поселение и, когда к нам нагрянули soldatos, отбросили их в джунгли. Однако они пришли снова, и в конце концов наше селение было предано огню, а нам пришлось бежать и искать новое место.

А потом вице-король предложил нам мир. Мы признавались свободными людьми и получали прощение всех прошлых преступлений, но в обмен обязывались сами отлавливать беглых рабов. Плантаторы обычно скупятся и за своих беглецов платят мало, но владельцам рудников постоянно не хватает рабочих рук, и они денег не жалеют.

Звучит довольно мерзко, не так ли, amigo, особенно если вспомнить, что рабовладельцы не считали чернокожих за людей и часто убивали ни в чём не повинных рабов только для того, чтобы нагнать страху на оставшихся. И вот люди, ещё недавно сражавшиеся против угнетателей, теперь сами отлавливают беглых рабов за деньги!

Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы обвинять Янагу и его друзей? Не меня ли самого недавно откормила и одела индейская женщина? И не я ли готов был ограбить другую такую же женщину, отобрав у неё осла и поклажу?

   — Возвращение на рудники для меня будет равносильно смертному приговору, — закинул я пробный шар.

   — А что ты такого натворил, чтобы туда угодить?

   — Родился.

Янага пожал плечами.

   — Смерть излечивает все хвори. Возможно, скорая смерть на рудниках милосерднее долгого умирания снаружи.

   — А возможно, мне не стоило рисковать жизнью, спасая твои яйца. Как оказалось, я спасал не мужчину, а бабу.

Он ударил меня по голове, да так, что у меня в глазах потемнело, и снова связал мне руки. А перед тем как уйти, вкатил ещё один пинок и громко проорал:

   — Учти, тебя накормили только потому, что мы не хотим дать тебе отощать, пока не получим деньги! Но советую тебе больше таких слов не говорить. Для владельцев рудников отсутствие языка не такой уж недостаток, и цены нам это сильно не сбавит.

Разбойники вокруг костра, услышав эти слова, загоготали.

Я лежал тихо, ожидая, когда мир возвратится в фокус. Кулаки у Янаги были величиной с пушечные ядра, и врезал он мне от души, не притворно... Только вот, перекатившись, я почувствовал на земле, у себя под правым боком, нож.

Да и узлы на моей левой руке Янага затянул не настолько туго, чтобы я не мог дотянуться до рукоятки.

До глубокой ночи мароны пили, горланили песни, спорили, но постепенно хмель одолел их всех. Если они и потрудились выставить часового, то он тоже уснул. Скоро разговоры и пение сменились мощным храпом. Осторожно перерезав путы, я поднял и набросил на плечи свою накидку, после чего крадучись направился к мулам, которые уже знали меня, а потому не боялись.

Четыре мула, на тот случай если маронам потребуется срочно за кем-то гнаться, постоянно оставались осёдланными и взнузданными. У трёх я перерезал уздечки и подпруги, а вскочив в седло четвёртого, издал такой крик, что он пробудил бы и обитателей царства мёртвых. В ответ послышались яростные вопли проснувшихся разбойников.

Пусть себе орут. К тому времени, когда они заново оседлают своих мулов, я буду уже далеко.

102

Так начался тот период моей жизни, когда имя моё снова сделалось знаменитым в Новой Испании. «Благодаря щедрости? — спросите вы. — А может быть, благодаря учёным трудам?»

Amigos, вы, наверное, смеётесь надо мной, раз задаёте подобные вопросы. Вам ведь известно, что в первый раз я прославился благодаря двум убийствам, которых не совершал. Резонно было бы ожидать чего-то подобного и ныне. На сей раз злые языки ославили меня, сделав вожаком разбойничьей шайки.

Сбежав при содействии Янаги от охотников за беглыми рабами, я решил начать новую жизнь. А почему бы и нет: ведь я, можно сказать, стал состоятельным человеком, обладателем мула и стального ножа. Однако с голодухи мне очень хотелось съесть мула, который должен был меня возить, а нож — вещь, конечно, хорошая, но это всё же не шпага.

Так или иначе, я страшно нуждался в деньгах.

А случайно найденный топор навёл меня на мысль: почему бы не сделаться дровосеком? И вот на дороге, ведущей к Секатекасу, мне впервые улыбнулась удача.

Мне подвернулся жирный клирик, путешествовавший в паланкине, который был подвешен между двумя мулами, следовавшими друг за другом. Каждого мула вёл в поводу индеец, а ещё с десяток индейцев, вооружённых ножами и копьями, сопровождали церковника в качестве охраны. Судя по такой свите, он был птицей высокого полёта, приором или настоятелем из рудничной столицы.

Вообще-то священник со своей свитой для пущей безопасности и во время путешествия, и на привалах старался держаться поблизости от большого каравана мулов. Но когда дорога круто пошла на подъём, мулы с носилками и пешие индейцы, не в силах поспеть за всадниками и вьючными животными, заметно отстали.