Кровь богов

Он попытался приподняться и сесть и, как всегда, только рассердился из-за того, что собственное тело оказалось таким слабым. Не то чтобы он вспоминал юность – она осталась где-то там, как некий далекий горизонт старых воспоминаний, совершенно другая страна. Однако ж он помнил себя и пятидесяти-, и шестидесятилетним, помнил, что был силен и бодр. Постепенно, с каждым прожитым годом, жизненные силы истощались, начали ныть суставы, мышцы рук и ног слабели и сохли; дошло до того, что он уже не мог смотреть на них без отвращения. Кожа да кости – вот что лежало перед Ливией, и он знал, что она это видит.

– У меня трясутся руки, Ливия. Сердце вздрагивает в груди, и каждое утро, пока рабы не разотрут их, ноги и спина деревенеют так, что я едва двигаюсь. Осталось недолго, и я не позволю, чтобы молодые глупцы снова рвали Рим на куски. Клянусь богами, уж я-то знаю! Сам был таким когда-то, сам был уверен, что судьба Рима в моих руках.

– Но так оно и было, Октавиан.

Он прочистил горло:

– Да, было, и тогда судьба улыбалась мне. Может быть, ее нужно подтолкнуть теперь, когда я исполняю свою последнюю службу. Я намерен еще раз повидать Марка.

– Ты так уверен, что он еще может стать твоим наследником? – спросила Ливия, и в ее голосе прозвучали жесткие нотки. Он услышал в них эхо прежней злости и давних споров, но не отвел глаза.

– Пожалуйста, не надо. Мы же столько раз обсуждали это. К сказанному тысячу раз добавить нечего. В моем внуке течет моя кровь. Чего бы это ни стоило, мне нужно увидеть его еще раз, прежде чем принимать окончательное решение.

Преодолевая желание поспорить с мужем, Ливия на мгновение закрыла глаза. Вопрос был решен еще десять лет назад – и ее, по крайней мере, то решение устроило. Тогда Октавиан официально усыновил ее сына от первого брака, Тиберия. Император начал делиться с ним властью, готовить к преемничеству. И все же ее муж никогда его не любил. Обучая Тиберия, он относился к этому как к обязанности, не вкладывая в свои усилия ни симпатии, ни тепла.

Ее старшему сыну уже исполнилось пятьдесят пять. Человек чести, истинно достойный, он ждал, когда придет его время, и уже десять лет готовился стать императором. Он ни разу не выказал и намека на нелояльность. Однако ж годы шли, и Ливия видела, что за внуком ее муж наблюдает с интересом, какого никогда не проявлял в отношении Тиберия. И пусть Марк Постум был сыном единственной дочери Октавиана, по своим качествам он не стоил и мизинца Тиберия.

Дело здесь не только в ее любви к сыну, напомнила себе Ливия. Двадцатичетырехлетний Марк погряз в неприятностях и скандалах, преследовавших его на каждом жизненном повороте. Он вел жизнь избалованного богача, испорченного тем состоянием, что оказалось в его распоряжении, и теми связями, благодаря которым спасался от обвинений и оставался на свободе после неудач в деловых предприятиях. Но Ливия не стала ворошить остывший пепел и промолчала, поджав губы.

Октавиан как будто и не замечал изъянов в характере внука, упрямо расхваливая молодого олуха, тогда как Тиберий трудился не покладая рук, тщетно стараясь угодить императору. Решившись наконец заговорить, Ливия подбирала слова с осторожностью, будучи уверена, что с выбранного курса муж уже не свернет.

– Понимаю, ты должен с ним повидаться. Прошу только об одном, любовь моя, пусть взгляд твой будет ясен. Ты встретишься с заключенным, обвиненным в нападении на женщину и убийстве одного из своих пьяных дружков.

– И то и другое не доказано, – бросил Октавиан и тут же пожалел о сказанном, но слова уже прозвучали. Они с женой как будто репетировали диалог из какой-то пьесы и не могли изменить написанного текста. Он чувствовал ее растущее раздражение.

– Не доказано, потому что два свидетеля исчезли! Бесследно! Муж мой, в этом деле твое суждение… я не могу назвать его здравым. Может быть, в нем и течет твоя кровь, но он – не ты. Не такой, каким был ты. Не такой, какой ты есть.

Октавиан приподнялся с подушек, моргнув, когда солнце коснулось лица. Опершись на деревянный подлокотник, он встал. Усилие далось нелегко: лицо потемнело от напряжения, кости хрустнули, живот заурчал. Слабость, которую он ненавидел, отозвалась тупой болью. Тело, служившее почти восемь десятков лет, все чаще подводило его. Он устал и злился на себя. В последнее время они с Ливией бранились все чаще, едва ли не каждый день, но сейчас он сдержался и только глубоко вздохнул.

– Я повидаюсь с ним, Ливия. Я ничего не обещал Марку и обещать не буду, если сочту, что Риму он не подходит. Но ведь он еще молод! Всего-то двадцать четыре! Он уже не тот мальчишка, который привязывал горящую метлу к лисьему хвосту и выпускал зверя бегать по полю. Но он еще не стал и тем мужчиной, которым станет! Несколько лет могут изменить парня полностью – когда воля и разум войдут в колею на всю оставшуюся жизнь.

Он увидел, какую боль причиняет ей своими словами, и смягчил тон. Внутренний голос подсказывал, что он пошел на уступку слишком быстро, слишком легко, но он любил ее, и, чтобы продолжать сердиться, приходилось себя заставлять.