Кровь богов

– Если пойму, что он не такой, каким был я в его возрасте, если решу, что ему недостает нужных качеств, – тогда все, конец. Императором после меня станет Тиберий. Он хороший человек, я знаю. Может быть, немного скучноват и правилен, но тверд и надежен.

– Не можешь не уколоть, да? – раздраженно бросила Ливия. – Скучноват и правилен? Уж лучше, чем жесток и бесчестен.

– Извини, любовь моя, но это несправедливо. Ты так и не сказала, отправишься ли со мной на остров.

– В тюрьму, Октавиан, где его охраняют днем и ночью. Нет, я останусь здесь. Подожду, пока ты вернешься и сообщишь мне чудесную новость, что твой внук стал другим человек, что он уже не тот никчемный бездельник, каким был еще совсем недавно. Я подожду, пока ты объявишь мне, что Тиберий не станет императором и что твое драгоценное собрание назначило твоим преемником Марка Постума.

Ливия поднялась и, не сказав ни слова больше, вернулась во дворец, который представлял собой внушительный комплекс зданий, построенный им на холме, – оазис Рима в окружении безжизненных скал.

Октавиан раздраженно потер седую щетину на щеке.

– И все-таки я с ним повидаюсь, – пробормотал он себе под нос и посмотрел на солдат, ждущих у повозки с навесом для защиты императора от полуденного солнца. Внизу, в бухте, уже стоял корабль, готовый отвезти его на крохотный островок Планасия, расположенный к югу от Эльбы, где содержался единственный заключенный и единственный человек, в жилах которого текла кровь императора. Подняв голову, Октавиан завернулся в тогу и медленно побрел к повозке, опираясь на крепкую руку центуриона.

* * *

Октавиан не ждал, что путешествие вдоль западного побережья Италии взбодрит его и придаст сил. В прошлом плохой моряк, он опасался, что волнение и качка не лучшим образом подействуют на его слабый желудок. Однако капитаны трех галер сделали все возможное, чтобы плавание прошло для императора как можно спокойнее. Две галеры расположились по обе стороны от центральной триремы, защищая ее от ветров и волн. Со своей стороны и боги благословили предприятие хорошей погодой и ясным небом. Двенадцать дней Октавиан провел, часами отдыхая на палубе, а когда боль в пояснице становилась совсем мучительной, его переносили в каюту отдохнуть. Он рассчитывал, что проведет время в размышлениях о предстоящем, о грядущем наследовании и о том, кто примет Рим из его рук.

Однако вид побережья, которым он правил на протяжении десятилетий, и воспоминания из прожитой жизни отвлекали от нынешних забот и погружали в далекое прошлое, навевая мысли об испытаниях юности. Прошлое всегда влечет стариков, он знал это. Возможно, потому, что позади осталось столь многое, а впереди – почти ничего. Дух цеплялся за давно ушедшие годы.

С борта галеры он мельком увидел канал, проложенный его другом Агриппой, умершим более двадцати лет назад. Крохотную щель в побережье давно затянуло илом, и теперь от канала осталась лишь складка на земле, в том месте, где русло достигало водоема. Но Октавиан знал, что канал там, под илом. Мысли его переключились на друзей юности.

Рожденный из чрева земли, Агриппа сражался на море, защищая Октавиана от флота Секста Помпея. Память друга и хорошего человека, по которому он все еще скучал, Октавиан почтил сожжением сладких благовоний в жаровне на палубе. Он стольких пережил: и тех, кого называл друзьями, и врагов. Но теперь наконец смерть и на нем поставила свои безошибочные знаки. Руки постоянно дрожали, и боль, тупая или острая, не оставляла тело, напоминая о себе то в одном месте, то в другом, но никогда не утихая насовсем. Октавиан уже решил, что проживет лишь столько, сколько нужно, чтобы исполнить последний долг – принять мудрое решение относительно наследника.

Продолжая путь, галеры достигли того места к западу от Рима, где Тибр изливается в море и где расположен оживленный порт Остия. Сделать остановку Октавиан не разрешил, зная, что там для него сразу найдется работа: его решения ждали несколько судебных дел. Все это он отставил, сосредоточившись на внуке, судьбу которого предстоит определить. Он вытер пот, заливавший глаза, моргнул, ощутив знакомую резь, и смахнул темные капли, которые, упав на палубу, впитались в сухое дерево. С Ливией Октавиан поделился не всем, что знал. Пересказ дошедших до него слухов грозил обернуться еще одним яростным спором, а он был слишком стар для семейных раздоров, от которых давно устал.