Чувствуя, как тело становится тяжелым от усталости, он выключил магнитофон и снял наушники. Встав, он подошел к окну и выглянул во двор. Там никого не оказалось, на стоянке не было незнакомых машин. Он услышал, что девушка ворочается во сне, а потом опять стало тихо.
В гостиной было тепло, и он решил спать на диване, так как слишком устал и не хотел идти в спальню, будить девушку и разговаривать с ней сейчас. Он был совершенно сбит с толку.
Болела голова. Он лег. Закрыв глаза, он стал массировать виски и попытался ни о чем не думать, но голоса на кассете снова и снова звучали у него в голове. Что же это за груз? Кто такой этот итальянец? И турок? Кого нужно было убить? Людей из списка в записной книге Кессера?
И о какой девушке шла речь? Отец Эрики был офицером Лейбштандарта, как и Царкин, как и отец Кессера, а она была знакома с Винтером. Фолькманн покачал головой. Ему хотелось верить девушке, верить тому, что она говорит, но у него зародилось сомнение, и он не мог его игнорировать.
Лампа на кофейном столике была включена. Он, находясь на грани сна и яви, думал о фотографиях на стенах блокхауза в Дахау: белые тела, уложенные рядами под солнцем, большие темные глаза мертвой женщины, прижимавшей к груди мертвую девочку, и ухмылка на лице эсэсовца, глядящего на нее.
Он закрыл глаза, пытаясь стереть эти образы из памяти, но последней мыслью, мелькнувшей в его мозгу перед тем, как заснуть, была фраза с кассеты.
У него в голове словно что-то щелкнуло.
Это было так очевидно, что он удивился, почему это не пришло ему в голову раньше.
Он стряхнул с себя сонное оцепенение. Сердце бешено колотилось в груди, а мозг работал в полную силу. Кое-что он не догадался проверить, а ведь это было так очевидно! Он нервничал. Сразу же предпринять что-либо он не мог, надо было ждать утра, когда можно будет связаться с Берлином. Однако, возможно, на этот раз во тьме забрезжил свет.
Глава 43
Через три часа он проснулся, принял душ, побрился и поехал на работу. Девушка по-прежнему спала, и он оставил ей записку, что вернется к полудню.
Государственные учреждения в Германии, как правило, работают с восьми до четырех, так что ровно в восемь утра он позвонил в Берлинский центр документации. Он попросил позвать к телефону Максвелла, и когда тот взял трубку, выяснилось, что у него мягкий американский говор.
Фолькманн объяснил, что Тэд Биркен посоветовал ему связаться с Максвеллом лично, если потребуется какая-либо информация, хранящаяся в Центре. Максвелл слегка опешил, когда Фолькманн назвал ему целый список имен и затребовал всю необходимую информацию.
— Да что там у вас в DSE такое происходит, что вы все время эти имена проверяете, Фолькманн? К нам постоянно идут запросы из Страсбурга, не считая запроса, переданного через Биркена.
— Да, сейчас мы действительно работаем над этим, мистер Максвелл. Еще ничего наверняка не известно. Как вы думаете, вы сможете узнать то, о чем я вас прошу?
Максвелл вздохнул.
— Ну, думаю… ну, в общем-то да… Но это займет некоторое время.
— Сколько?
— День-два. Понимаете, у нас не хватает сотрудников. И скоро Рождество. Все делается медленнее. Вас не устроит, если мы сделаем это после праздников?
— Я понимаю, что я многого прошу, но это очень важно. Информация мне нужна сегодня. Как думаете, справитесь?
Максвелл опять вздохнул.
— Это зависит от того, повезет ли мне. Проверять придется очень много. Вы ведь ищете связь между всеми этими людьми, верно? Где все они находились в указанный период. Были ли у них дети, как их звали и когда они родились.
— Да, именно так.
Максвелл глубоко медленно вдохнул и выдохнул.
— Необходимо просмотреть огромное количество личных дел, чтобы найти то, что вам нужно. Вы это понимаете? А вы дали мне только имена. Ни дат рождения, ни званий.
— Да, я понимаю, мистер Максвелл, но, как я уже говорил, это очень важно.
Максвелл помедлил, а потом сказал:
— Хорошо, будем исходить из того, что есть. Посмотрим, что я смогу сделать. Не буду обещать, что проработаю их все.
Поблагодарив Максвелла, Фолькманн положил трубку, а потом решил позвонить еще и Ханне Рихтер, которая жила возле Николасзее.
Трубку взяла женщина, которая сказала, что фрау Рихтер нет дома и что вернется она позже. Фолькманн назвался, оставил свой номер телефона и попросил передать Ханне Рихтер свою просьбу позвонить ему.
Ее звонок раздался через час. Голос женщины был глубоким, звучал властно. Она сказала, что ее зовут Ханна Рихтер.
— А в чем, собственно, дело, герр Фолькманн?