Кровь и лунный свет

– А потом представить все так, словно она умерла во сне. – Я представляю Жулиану со скрещенными на груди руками и натянутым до шеи одеялом. Почему-то картина кажется мне ужасней, чем другие тела, которые я видела. – Не выставленная напоказ, как Перрета и другие женщины, – бормочу я, и Симон склоняет голову, чтобы посмотреть на меня. – Не скрытая от чужих глаз в приступе стыда и сожаления, как жена торговца зерном. Не испуганная, как мать Агнес после появления Маргерит.

Афина заходит на кухню, держа в руках сверток сине-черной ткани, и при виде ее меня осеняет.

Я поворачиваюсь к Симону:

– Как думаешь, Жулиана проснулась перед смертью?

Он моргает, пытаясь отогнать мысли.

– Возможно. Но если да – то в самом конце, когда от нехватки воздуха она стала слишком слабой, чтобы долго и яростно сопротивляться.

Но шанс все же есть.

Я подхожу к кузине, которая раскладывает одежду на одном из столов, и тихо спрашиваю:

– Афина, как долго мысли остаются в крови?

– Чем она гуще, тем сложнее их услышать. А что?

– Сколько осталось времени до сбора на площади Луны?

– Солнце сядет примерно через час. Мы выжидаем еще час после этого.

Времени предостаточно.

Глава 54

Симон, конечно, возражает, но вряд ли мне что-то грозит, если я приду к Монкюирам прямо сейчас. Даже если один из них – убийца. С приближением заката туда придут многие скорбящие, чтобы разделить момент, когда Солнце унесет душу покойной за горизонт.

Афина одалживает мне свой плащ из лунной ткани, чтобы меня никто не заметил. Немного жутковато ходить по улице, когда все смотрят сквозь меня, поэтому я даже испытываю облегчение, когда в переулке неподалеку от дома Монкюиров выворачиваю плащ обычной черной изнанкой вверх. Погода достаточно теплая, в плаще немного душновато, но в платье Маргерит я ощущаю себя практически голой: обычно сестры надевают еще несколько слоев одежды под него и сверху.

Выйдя на улицу вновь, я присоединяюсь к знатным и богатым горожанам, пришедшим засвидетельствовать свое почтение – графу, а не его дочери. Большинство останавливается неподалеку от градоначальника, стараясь, чтобы он заметил их появление. Никто даже не думает приблизиться к гробу Жулианы, стоящему в центре комнаты. Глядя на ее желтоватое осунувшееся лицо, они шепчутся о том, что она, видимо, долго болела, и о том, как им жаль, что они не знали и ничем не могли помочь.

А меня все злит. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них предложил бы свою помощь, знай они все о ее сумасшествии. Болезни ума, в отличие от болезней тела, считаются позором. Но разве мозг – не такой же орган, как сердце или легкие? Ирония в том, что люди станут избегать сумасшедшего сильнее, чем больного чумой. Вот только безумием нельзя заразиться, как кашлем.

Я даже готова поспорить, что незначительные нервные расстройства встречаются чаще, чем простуда. Возможно, люди стыдились бы их меньше, если бы оставались честны с самими собой и воспринимали это так же спокойно, как опухшие суставы или расстройство желудка, а к больным стали бы относиться с тем же состраданием, как, видимо, жители Мезануса.

Но, когда я смотрю на Жулиану, становится ясно: до этого дня еще далеко. Меня ведь ее поведение тоже напугало и вызвало оторопь. И, не знай я истории Симона, стала бы, скорее всего, избегать ее, как все остальные.

Отсутствие людей у гроба означает, что любой в комнате сможет увидеть все, что я делаю, но у меня не так много времени. До заката осталось всего несколько минут, а потом тело Жулианы накроют, чтобы вынудить ее дух покинуть тело ради Света. Я бросаю взгляд на графа, который стоит в дальнем углу комнаты и принимает непрерывный поток соболезнований – но даже он не смотрит на свою дочь.

Сделав глубокий вдох, я подхожу к телу. В правой руке – самый сильный камень крови из тех, что были у Афины. От него исходит такая сила, что пальцы немеют. Я планирую сделать вид, будто читаю молитву, и прижать камень к восковой коже Жулианы, но переживаю: вдруг ее последняя мысль будет настолько слабой, что ее сложно будет услышать в переполненной комнате.

Потянувшись к окоченевшей руке, я замечаю в толпе Удэна. Он сидит на стуле у стены, упираясь предплечьями в ноги.

И неотрывно смотрит на меня.

Налитыми кровью глазами он следит, как я отодвигаю плащ, скрывающий платье Маргерит, а затем поднимается на ноги и, слегка пошатываясь, шагает вперед, пока не останавливается напротив. С другой стороны от Жулианы. Даже без магии я могу ощутить запах выпивки с расстояния, которое нас разделяет.

– Спасибо, что пришли, – скрипучим голосом говорит он.

Никак не ожидала такой вежливости.

– Прошу прощения, что так поздно.

– Реми уже был, – осматривая меня, продолжает он. – Но ушел на закатную службу по погибшим строителям. – Хотя их души должны были отправиться со вчерашним закатом, родственники не успевали подготовиться, поэтому решили перенести прощание на сегодня. – Он сказал, что не видел вас со вчерашнего вечера.

– Я была в аббатстве, присматривала за своей подругой.