Кровь и лунный свет

Мне даже кажется, что окружающий меня воздух дрожит, пока не понимаю, что дрожу сама. Вспоминая, как это выбило меня из колеи прошлой ночью, я закрываю глаза и лишь тогда вступаю в лунный свет.

И тут же на меня обрушивается волна ощущений. Нос и легкие наполняются дюжиной ароматов, и мне приходится прикрыть лицо рукой, чтобы сдержать дыхание. Множество звуков отражается от каменных стен вокруг меня, напоминая рябь, исходящую от края бассейна с водой. Эта какофония сильнее, чем днем, когда сотни людей выполняют свою работу, перекрикиваясь друг с другом. Но спустя несколько секунд я понимаю, что могу отделить один от другого, да и уши уже режет не так сильно. Несколько пронзительных криков над головой вызывают ужас, но я тут же вспоминаю про летучую мышь, которую слышала прошлой ночью. Кто же знал, что они постоянно визжат?

Я осторожно вдыхаю, и нос вмиг заполняет каменная и древесная пыль. Опустив голову, медленно открываю глаза. Казалось, я не увижу на земле ничего интересного, но это совсем не так. Камни у моих ног испещрены завораживающими узорами и полосами разной толщины. Я могла бы рассматривать их всю ночь, но заставляю себя поднять взгляд.

От открывшегося передо мной вида перехватывает дыхание.

Святилище сверкает миллионами радуг, отраженных тысячами крошечных граней известняковых стен. И все мысли и страхи, что этой силы следует опасаться, рассеиваются без следа от этой красоты. Поддавшись порывам, я бегу вдоль здания, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо, ощущением камня под ногами и сиянием, разливающимся в воздухе.

Это опьяняет.

Но сначала работа, потом забавы. Когда я достигаю рукава трансепта, отходящего под прямым углом на юг от длинного нефа, у меня перехватывает дыхание. Отсюда начинается строящаяся восточная секция, где пришлось заменить леса. Новые опоры уже приняли на себя нагрузку, поэтому я пробираюсь через груды камней и дерева возле отведенного места для резчиков и столяров, после чего начинаю карабкаться вверх. Я ощущаю и вижу структуру дерева, поэтому легко могу различить, где старые, а где новые балки, где дуб, а где ясень. Стойкий запах железа, кожи и пота подсказывает мне, где вздремнул днем кузнец.

Дерево скрипит и поет под моим весом, но нет и нотки, намекающей на разлом или хрупкость конструкции. Единственное, к чему можно придраться, – подломанная камышовая платформа. Но их не чинят. На третьем уровне я замечаю небольшую норку, прорытую насекомым, от которой тянется тонкая трещина. Возможно, этому тоже не следует уделять внимания, но я вытаскиваю голубую ленту из куртки и привязываю к раме, чтобы завтра залить трещину смолой. Щель между камышовыми палками такая маленькая, чуть больше игольного ушка, что приходится намочить конец ленты языком.

Краска цвета индиго такая горькая, что я тут же сплевываю. Мне следовало догадаться, что вкус обострится не меньше, чем другие чувства. Сгорая от любопытства, я подношу к языку красную ленту – и узнаю, что ее красили свеклой и клубникой.

Не затягивая время, я быстрее и увереннее осматриваю каждую секцию лесов. А когда добираюсь до верхнего уровня, останавливаюсь, чтобы посмотреть на город. Площадь в центре квартала селенаэ светится, как и несколько ночей назад, а мелодия, доносящаяся до меня, кажется до боли знакомой. Скорее всего – с монастырских времен. Если бы я обладала прекрасной памятью, как Жулиана, то знала бы об этом наверняка. Я различаю несколько глубоких баритонов, и мне становится интересно, есть ли среди поющих Грегор.

Исходящий от квартала свет, кажется, усиливается, а песня становится громче, пока они не достигают пика – и не начинают стихать. Я поднимаю глаза к небу и вижу, что убывающая луна уже достигла высшей точки, а значит, прошла половина ночи. Надо поскорее закончить работу.

Быстро осматриваю последнюю секцию, спускаюсь вниз. Луна теперь заняла такое положение, что я то попадаю в тень, то вновь выхожу на свет, но как же весело – хоть это и вызывает легкое головокружение – вновь и вновь ощущать, как изменяется восприятие!

Но когда я собираюсь перепрыгнуть с одной платформы на другую, находясь спиной к площади, до меня доносится звук шагов по мостовой – и я невольно замираю. Поступь медленная и неторопливая, но нет сомнений: этот человек крупнее меня. Как можно тише я отвожу ногу назад и поворачиваюсь, чтобы посмотреть вниз. Даже из тени все видно довольно неплохо. Но важнее то, что меня рассмотреть удастся с трудом. Если только этот человек не знает, где я нахожусь.

Из-за угла появляется фигура в плаще, с фонарем в руках, не очень высоко поднятым над землей. Мужчина примерно того же роста, что тот, которого я видела в ночь убийства, но у этого капюшон опущен и лунный свет блестит на серебристых волнах волос. Мне не видно его лица, пока он приближается ко мне: так как он внимательно смотрит на землю, чтобы не запнуться о груды камней и древесины. Ночной патруль? Магистр Томас говорил, что число стражей удвоили, но у этого человека не видно оружия.