Кровь хищника

В этом глухом уголке мира под названием «Помещичий хутор» единственными соседями родителей Хадии была семейная пара: дядька Иван, его жена Анфиса да их дети, Аксютка и Ванятка. Помещик на хуторе бывал нечасто. Приедет нежданно-негаданно с десятком сопровождающих, потешится, страсть охотничью утолит и обратно уезжает. Иногда привозил с собой красивых городских женщин, разнаряженных и сговорчивых, и тогда гульба затягивалась на три, а то и на пять дней. Вот и сейчас он здесь. В особняке посреди хутора идет какая-то таинственная для Хадии жизнь. Она думает, что помещик с гостями и виноваты в том, что мать захворала, потому что они все время требуют кумыса, до которого большие охотники, и мать с утра до ночи занимается изготовлением напитка. А дело это хлопотное, трудоемкое. Тетке Анфисе проще, она повариха. Целыми днями жарит-парит для гостей еду и питье. А мать Хадии доит кобылиц, которых пасет отец. Анфиса ходит принаряженная, ухоженная. А родители Хадии одеты бедно, и дом у них похуже. Им в барский дом и ходу-то нет. Помещик даже едва ли знает, как их зовут…

Анфиса, к счастью, оказалась дома и по просьбе Хадии, поняв, что происходит что-то неладное, сразу же собралась и побежала к соседям. Хадия осталась играть с Аксюткой. У той есть и чайная фольга, и цветастые обертки от конфет. Обе девчушки так увлеклись игрой, что не сразу заметили вошедшего отца Хадии. Тот подошел к дочери, положил тяжелую руку ей на голову, погладил осторожно и негромко попросил:

— Пойди, дочка, побудь с матерью.

А сам ушел в лес, унося с собой маленький аккуратный сверток.

Прибежав домой, Хадия только взглянула на мать, как сразу поняла, насколько ей тяжко сейчас. Та лежала на постели жалкая, изможденная какая-то, и у Хадии от жалости сжалось сердечко. Прильнув к матери, она стала ласково гладить ее по щеке, бормоча какие-то слова утешения. А мать беззвучно плакала, прижимая девочку к груди:

— Братишка был бы у тебя. Братишка… Да вот не дал Аллах, мертвым родился.

Почти каждый год повторяется одно и то же. Отец с очередным свертком уходит в лес, Хадия остается с обессилевшей матерью. То без братишки, то без сестренки оставляет девочку смерть. Однажды она спросила у матери:

— Почему они появляются на свет мертвенькими? Почему? Вот у Аксютки братик есть, а я одна…

— Не знаю… — мать погладила плачущую девочку по голове и грустно сказала: — Младенцы попадают в рай…

С того дня прошло почти семь лет. Жизнь на хуторе все так же однообразна и скучна: утро-вечер, ночь и снова утро. И постоянная тяжелая работа, которой с лихвой хватает как на родителей, так и на Хадию. Иногда девочка мечтает, как бы ей жилось в деревне с загадочным названием Асанай, о которой она так много слышала от матери и которую ни разу не видела. Там, наверное, много сверстников, мальчишек и девчонок, и все они с утра до вечера играют в веселые игры и кушают каймак с бишбармаком…

— Мама, — в очередной раз просит Хадия, — расскажи про деревню, какая она?

Отложив шитье, мать задумчиво смотрит в окно и рассказывает, словно сейчас перед ее взором далекий Асанай.

— В Асанае много домов, они стоят вдоль улиц и огорожены резными палисадниками. У меня там двоюродная сестра осталась, наверное, еще жива. А сама я родом из маленькой деревушки. Мои родители и два старших брата умерли от холеры, и тогда меня сестра забрала к себе, в Асанай, куда ее отдали замуж. Вот только не долго мне пришлось там пожить.

— А зачем ты приехала на хутор?

— Да кто ж меня, сироту, спрашивать будет? Взяли да и отправили к твоему отцу. Сам-то он один-одинешенек, татарин с Московской стороны. Барин его с собой привез. Ну одному, бобылем, понятное дело, непросто на хуторе, вот он и пришел в Асанай в поисках невесты. Да только никто не хотел свою дочь в глухомань отдавать, про которую очень многие только и слышали, а видеть и не видывали. Ну а я сирота, понятное дело…

— Мама, так может уедем в деревню, а?

— Да уж отца сколько раз упрашивала, не соглашается он. Да и я вроде как привыкла. Из-за тебя только сердце разрывается. Тебе скоро уж двенадцать исполнится, водишься только с русскими ребятишками, родной язык кабы не забыла…

— А отец вон на двух языках говорит.

— Так он весь мир исколесил, покуда здесь осел. Он и узбекский знает.

— Удивительно… Мама, а ты… любишь его? — задала неожиданный вопрос Хадия.

— О чем ты, дочка?!

— А что? Вон дядька Иван постоянно своей Анфисе говорит: «Ты меня любишь, иначе бы не вышла за меня».

— У них, дочка, совсем другая история. Анфиса из богатой семьи, а Иван ее — бродяга. Полюбили они друг друга и сбежали подальше от Анфисиных родных. Здесь вот у помещика и осели.

— А отец тебя любит?

— Да что ты, дочка, к этому слову так прицепилась?

Хадия упрямо тряхнула косичками:

— Я знаю, он тебя любит.

— Да откуда ж ты знаешь?

— Да уж знаю…

— Надо же, — улыбнулась мать, — вот дочка у меня и подросла, можно с ней и о сокровенном поговорить.

И, помолчав, добавила:

— А в деревню я тебя все же увезу…

* * *