Кровь хищника

Человек, оказывается, способен на многое! Он очень выносливым становится, когда ситуация ставит перед выбором: выжить или погибнуть. Так думала Хадия, на долю которой выпали тяжкие испытания. Она, как могла, обмыла тело матери, расчесала и заплела волосы в косу, аккуратно завернула в саван. Сняла с крыши лубки, уложила в них легкое, почти невесомое тело матери и пошла копать могилу. Снег был глубок, и больше часа ушло только на то, чтобы добраться до земли. А земля сильно промерзла, и одной лопатой, без топора, нечего было и думать выкопать могилу. В первый день Хадие удалось только снять поверхностный слой почвы. На следующий день пришлось жечь костер и оттаивать твердую, как железо, землю…

Опустив тело матери в могилу, Хадия засыпала ее комьями стылой земли, тщательно утрамбовала и только тут до нее стало доходить, что же произошло на самом деле. До этого момента за хлопотами с похоронами она как-то сдерживала свои чувства, не давая им воли. Сейчас до ее сознания дошла суть случившегося, она припала телом к мерзлому холмику, обхватила его руками и горько зарыдала, давая волю накопившимся за последнее время слезам. Если бы кто-то мог слышать ее в этот момент, подумал бы, что это раненый зверь воет и стонет, оплакивая свою горькую участь, осознавая всю безысходность своего положения. Но нет. Никого нет вокруг на десятки километров, и только лес, мрачный и черный, свидетель страшного горя…

А жизнь, между тем, продолжалась. Прошла зима, вновь наступила весна на хуторе, единственным признаком жизни на котором теперь был одинокий дымок из трубы дома, теперь единолично принадлежащего Хадие. Снег потемнел, осел, не устояв перед лучами солнца, с каждым днем становившегося все жарче и жарче. Хадия разгородила выгоны и выпустила на волю весь оставшийся скот, понимая, что одной ей не под силу прокормить и содержать его. Лучше уж пусть добывают себе пропитание сами, чем погибать в тесных загонах. А сама, помня наказ матери, едва только на ветках деревьев набухли почки, засобиралась в Асанай. Напекла хлеба в дорогу, на всякий случай насыпала в мешочек пшеницы, на тот случай, если хлеба не хватит. Впрок запаслась солью, помня слова отца о том, что в деревнях соль на вес золота. Все не с пустыми руками к людям придет. Тщательно упаковала от сырости спички, наточила нож и топорик в дорогу. Вещей набралось много. В вещмешок уложила кое-какую одежду и свою гордость — яркую кашемировую шаль, подарок отца. Завершив сборы, Хадия сходила в дубняк, попрощаться с матерью, мертворожденными братиками и сестричками. Поплакала, стоя над могилками, и прошла к камышовому озеру, посидеть напоследок на его берегу, попрощаться с привычными с детства местами. И тут произошло такое, что ее очень встревожило и испугало. На берегу она наткнулась на кострище, совсем свежее, кажется, еще и зола не успела остыть! А в овраге рядом лежала лошадиная голова и внутренности животного. Совсем уже отвыкшая от людей Хадия встревожилась не на шутку, не зная, что за люди были здесь (а были именно люди — голова была отрезана острым ножом, да и зверье не готовит себе пищу на костре) и чего следует от них ожидать. Подстегиваемая тревогой и страхом, Хадия почти бегом бросилась домой с одной мыслью: скорее в Асанай, подальше из глухого леса и от незнакомых людей, режущих ее скот…

* * *

Асанай… Сколько Хадия лелеяла мечту увидеть эту сказочно красивую деревню, но не вышла ей туда дорога. На рассвете дверь с треском распахнулась, от сильного удара снаружи соскочила щеколда, и в доме появились двое мужчин. Хадия кошкой сиганула с кровати в сторону окна, но один из вошедших успел схватить девушку за волосы и намотал их на кулак. За волосы же ее и привязали к спинке кровати. Уже рассвело, и Хадия смогла рассмотреть пришельцев. Один из них был явно русским, второй вроде как похож на башкира. Что они хотят с ней сделать? Убьют? Голодный человек что зверь. Или?..

Нет, непрошеные гости голодными не были. Они зарезали ту лошадь, набили свои желудки сверх меры. Не пища им была сейчас нужна.

— Отпустите меня, дяденьки! В деревню я собралась. Пожалуйста!

— В какую деревню? — спросил башкир.

— В Асанай.

— Ха-ха-ха! Асанайцы и сами-то скоро передохнут с голода, тебя еще там не хватало. Уже и собак, и кошек перерезали и сожрали, даже крыс не осталось! Иди, иди. Они и тебя сожрут. Оттуда мы идем, слышали, будто где-то в этих краях богатая заимка какого-то помещика находится. А здесь, оказывается, ни черта нет, одна сопливая девчонка да полудикая лошадь.

Русский, пока его напарник разглагольствовал, маслил Хадию глазами, даже не пытаясь скрыть своих похотливых намерений. Резко перебил башкира:

— Ну-ка, ну-ка, посмотрим, есть ли у нее за что подержаться.

Бесстыдно ощупав Хадию, удовлетворенно сказал:

— Ничего, вроде плотненькая…

Волосатыми лапищами мужик раздвинул сомкнутые на груди руки Хадии и мутно уставился на крохотные еще бугорки, посапывая и облизываясь.

— А ведь ничего девка!