Кровь хрустального цветка

Потому что знаю… знаю, что пока я рисовала просто пару рук, увитых колючей лозой, мое подсознание вплело их в образ мальчика. Что этот кусочек собрал его воедино – он больше не разбит на осколки, разбросанные по моим кошмарам.

Может, я никогда не прыгну в пропасть в своих снах, но это… это я сумела. Вытащила крохи тени из расселины и стряхнула с кончиков пальцев, пусть и не намеренно.

Я сделала это.

Мысль придает мне смелости. Я опускаю руку, но тут же прижимаю ее к сердцу.

Маленький мальчик отступает от стены, вот-вот сойдет с камней, преодолеет расстояние между нами.

Затаив дыхание, я жду…

Жду…

Но он просто стоит, чуть нахмурив брови, и смотрит на меня широко раскрытыми глазами, похожими на кристаллы. Просто стоит с протянутыми руками и пустыми ладонями.

Мальчик не сходит с фрески, хоть я отчасти на это надеялась. Он не моргает, не дышит, не улыбается.

Не говорит, почему я не могу его отпустить.

Да и как он может. Я дала ему камни вместо глаз. Камни вместо ушей, и рта, и рук.

Я собрала его по кусочкам с помощью раствора.

Он ненастоящий.

В животе рождается тяжесть, такая гнетущая, что я отшатываюсь.

Образ мальчика расплывается, и я пытаюсь сморгнуть туман, чувствуя, как по щекам течет влага. Ощущение выбивает занозу, застрявшую глубоко в сердце, и легкие жадно втягивают воздух.

Вжимаюсь спиной в стену, сползаю по ней, чувствуя позвоночником каждый камень, прижимаю колени к груди.

Я смотрю мальчику в глаза, разглядываю веснушки на его лице. Изучаю картину, словно открытую рану… и позволяю себе расклеиться. Позволяю вскипевшим эмоциям поглотить меня и ощущаю себя такой безнадежно беспомощной. Потому что мальчик разорван на кусочки.

А я нет.

И все это время мальчик пристально смотрит… смотрит… смотрит.

Не мигая. Не видя. И все же я никогда еще не чувствовала такого пристального взгляда.

Я сижу уже, кажется, несколько часов, раскачиваясь взад-вперед, поглощенная ненавистью к себе, и мечтаю, чтобы кто-то обнял меня и утешил.

Волоски на загривке вдруг встают дыбом.

Грудь перестает тяжело вздыматься, лицо разглаживается, словно кто-то внутри перекрыл поток эмоций.

Мне чудится давящее присутствие, как будто вокруг вдруг становится меньше воздуха. Как будто пространство сжимается.

Остро чувствуя, как накатывает темнота, я до рези в глазах вглядываюсь в ее пустоту…

Я не одна.

Кто-то… что-то наблюдает за мной из тьмы. Я чувствую его внимание, словно острый кончик лезвия, скользящий по коже.

– К-кто здесь? – хриплю я, и опасения подтверждаются, когда слова не отражаются от стен, как обычно здесь происходит. Что-то или кто-то впитало их прежде, чем они смогли откликнуться эхом.

Я сглатываю, все мои чувства обостряются. Перекатившись и встав на четвереньки, я тянусь за сумкой.

Из темноты доносится рокот – глубокий, тяжелый, как горный оползень, – и я замираю, не в силах ни дышать, ни сказать хоть слово, ни даже моргнуть. Мышцы сводит от дикого животного страха, которого я еще никогда не испытывала.

Я изнываю от единственного желания: сорваться с места. С воплем броситься прочь, забыв про сумку, и больше не оглядываться.

Но у моих инстинктов иные планы.

Они хотят, чтобы я высоко вздернула подбородок, глядя в темноту. Чтобы отступила, не показав страха.

И хотя это представляется мне абсолютной бессмыслицей, я в кои-то веки к ним прислушиваюсь.

Медленно – так ужасно медленно – я снова начинаю двигаться, неотрывно глядя на осязаемую тьму, и подхватываю сумку. Сквозь мрак снова прокатывается режущий слух рокот, угрожая разорвать в клочья мое показное самообладание.

Я подхватываю факел и вскакиваю на ноги. Задрав подбородок, осторожно шагаю спиной вперед по коридору – и каждый осторожный слепой шаг сам по себе кажется подвигом.

Я не осмеливаюсь тушить остальные факелы, прекрасно понимая, что тогда между мной и тем, что за мной охотится, не останется ни малейшего барьера.

Пусть они прогорят. Пусть станут угольками, неспособными осветить мою потерю. Покровом черноты, который всегда будет хранить это кладбище, – любезность, которую я хотела бы получить от Рордина, но увы.

Жить в его лжи, а не в ужасном подвешенном состоянии.

Кое-как вываливаюсь на свет общего коридора, захлопываю дверь, отшатываюсь подальше. Врезаюсь спиной в стену, сползаю на пол, выронив факел, прижимаю колени к груди, чтобы унять дрожь и отчаянное сердцебиение.

Факелы погаснут, и тот коридор больше не будет моим…

Возможно, эта мысль должна снять груз с моих плеч.

Но нет.

Глава 44 Орлейт

Морозный воздух холодит легкие, приносит сладкий запах надвигающегося дождя. Не того, что хлещет струями по волнам, а того, что напитывает почву много-много дней и всегда оставляет меня опустошенной.

Приблизившись к Черте безопасности, я удобно устраиваюсь под большим древним деревом. Прислоняюсь к широкому стволу под усыпанными орехами ветвями и перебираю опавшие желуди, ожидая, пока Шэй наберется храбрости выползти из глубокой тени от большого замшелого валуна.

Иногда его приходится уговаривать, особенно в это время суток.