Кровь хрустального цветка

Делаю хриплый вдох и сгибаюсь, утыкаясь лбом в плечо, в котором больше камня, чем плоти. Жадно втягиваю запах Рордина, когда он прижимает меня спиной к стене и я оказываюсь между ним и скалой, одинаково неподатливыми.

Но опираюсь я на Рордина. Черпаю из него силы. Использую как свое укрепляющее средство.

Проклятье.

В итоге я всегда ищу у него утешения в моменты самой большой уязвимости, и это не приносит мне ничего хорошего.

Проклиная себя, я поднимаю голову и с прерывистым вздохом открываю глаза.

От того, что я вижу, у меня сковывает легкие.

Глаза Рордина, обычно похожие на металлические пластины, отражающие свет, меня поглощают. Брови чуть нахмурены, а губы как будто менее бесстрастны, чем обычно.

Беспокойство в его глазах выглядит чуждым. Я никогда не видела в них ничего, кроме твердости, которую он носит как непроницаемую броню.

Он как та запертая дверь у входа в Каменный стебель. Как Логово и Крепость.

То, что я хочу приоткрыть и исследовать, но мне никогда не дают даже заглянуть в замочную скважину.

До этого момента.

Моя и его грудь сталкиваются при каждом вдохе, словно ведут войну, моя – утянутая и скрытая одеждой, его – обтянутая тонкой черной рубашкой, облегающей как перчатка. Рордин рассматривает меня так, будто пытается заглянуть за маску, которой на мне нет.

Я – открытая книга, и именно поэтому наш расклад сил не в мою пользу.

Я выдаю слишком многое тем, как дрожу всякий раз, когда голос Рордина взрезает воздух. Тем, как от его близости у меня перехватывает дыхание, как он дарит мне ощущение, что в границах земель его замка я в безопасности, под защитой.

И связано это вовсе не с замком, а лишь с Рордином.

– Я в порядке, – шепчу – и мгновенно осознаю свою ошибку.

Слова прозвучали слишком мягко, слишком умиротворяюще, и, едва они слетели с губ, аура Рордина застыла ледяным покровом.

Прочистив горло, он поднимает взгляд к потолку. После нескольких глубоких вдохов опускает лицо и глядит на меня глазами той холодной маски, которая мне слишком хорошо знакома.

Все.

Внезапно смотреть на него становится больно.

Отворачиваюсь, избегая этого зрелища.

Четыре факела заливают пещеру мягким золотистым сиянием, освещают резные стены, утопающие в единственном большом источнике…

По краям его нет бортов – ничего, кроме лестницы, которая поднимается прямо из воды, заполняющей все пространство. Даже потолок здесь ниже, минеральные клыки куда ближе к поверхности, чем там, где я привыкла купаться.

Сбитая с толку, я поворачиваюсь обратно.

– Это не Лужи…

– Нет.

Рордин выдерживает мой взгляд.

– Где…

– Мои личные купальни.

Внутри что-то обрывается.

Я смотрю в воду, на дыру в стене, к которой я прижата, на слабый поток, что там кружится…

Прямо как в Лужах. В той самой, моей. Той, куда меня всегда тянет, ведь есть крошечный шанс, что там будет пахнуть Рордином.

Моя гребаная тайная страсть.

Медленно поднимаю взгляд на стоящего надо мной несгибаемого мужчину.

Атмосфера изменилась – воздух наполнен смесью наших ароматов. Но дело не только в этом…

А в том, как Рордин теперь на меня смотрит.

В его глазах голод, настолько сильный, что он обжигает мне щеки, разливает жидкий жар в интимном местечке меж моих бедер.

Прерывисто выдыхаю и прикусываю губу, чтобы приглушить звук, а потом скольжу языком по ее пухлой плоти, словно желая ощутить на ней вкус дыхания Рордина.

У него дергается кадык, и мой взгляд скользит вверх по его сильной шее к острой, мужественной линии челюсти. Цепляется за ямочку на подбородке, темную щетину, и я вспоминаю, как она оцарапала мне шею. Вспоминаю след, который она оставила, – сыпь, клеймившую мне кожу целых два дня.

Потом губы: скульптурные, чувственные, едва приоткрытые. Если чуть приподниму подбородок, смогу попробовать его на вкус. По-настоящему.

Мысль тяжело оседает в голове, и заветные обрывки его дыхания на лице кажутся сущим пустяком. Потому что теперь я хочу все.

Чтобы эти губы жаждали меня с той же первобытной искренностью, с которой он стремится к моей крови, когда обходится без нее слишком долго. Чтобы он прикусил мою губу, испил меня иным способом.

Утолил голод моего сердца.

Пульс грохочет в ушах, я подаюсь вперед, минуя то небольшое пространство, что нас разделяет…

Разум вдруг отделяется от настоящего, и я снова в ледяной ванне со слезами на щеках. Он уходит, оставляя резкие слова осколками в моем израненном сердце.

И учись-ка трахать себя собственными пальцами. Моими ты больше не воспользуешься.

Воспоминание выдергивает меня из сладострастного тумана, и я вижу все как есть на самом деле…

Что сама волоку собственное сердце к позорному столбу.

Кладу ладонь Рордину на грудь и смотрю на разведенные пальцы, думая о том, какой маленькой моя рука выглядит на его фоне… а потом делаю глубокий вдох и толкаю.

Он скользит назад, как лезвие сквозь масло, и я сжимаю кулаки, которые вдруг кажутся мне слишком хрупкими. Слишком слабыми.

– Теперь я в порядке, – хриплю я, хотя слова горчат ложью.

Я не в порядке.