Кровь хрустального цветка

Слившись с тенью большого дуба неподалеку от Черты, я смотрю вправо и влево, проверяю, не сдвинул ли кто границу из камней разных размеров, а потом вглядываюсь в мир снаружи.

Лес мрачен под пологом из крон, из земли, словно щупальца, вьются непослушные корни, тут и там на них падают лучи света.

Маленькие голубые бутончики смотрят вниз, свисая со сгорбленных стебельков.

Покусывая нижнюю губу, я лезу в сумку за банкой с жирной крысой, которую утром нашла в цапалке.

Кухарка была так довольна, когда я поймала паразитку, что пообещала мне кучу медовых булочек, несмотря на плотную подготовку к балу.

Птицы перестают щебетать, тишина окутывает лес, даже сам воздух будто затаивает дыхание. Жертвенная крыса сует нос в дырочку и подергивает усиками.

Волосы у меня на загривке встают дыбом…

Поднимаю взгляд и вижу темный силуэт, который прокладывает тропинку по теням древних деревьев.

Шэй.

Он двигается быстро, сумеречное мерцание застывает, лишь когда он приближается настолько, что я ощущаю бесплотность его тела. Чувствую, как его тяга становится менее… сосущей.

Мне всегда представляется пустое легкое, которое пытается надуться.

Может, Кай и прав насчет этих существ, но мой опыт с Шэем иной. Для меня он не оружие или что-то свирепое, смертоносное. Для меня он одинокий норовистый друг.

Уголки губ приподнимаются в улыбке. Тень вокруг головы Шэя откидывается назад, словно черный дым на ветру. Появляется лицо, похожее на побелевший череп давно умершего пса.

Широкий и плоский лоб, глаза – чернильные шары, посаженные в слишком большие глазницы. Нос – бледный крючок, рот – зубастая щель, едва прикрытая губами цвета молока.

Большинство бы сбежало от его вида, но я повидала слишком много чудовищ в кошмарах, чтобы лицо Шэя меня испугало.

Его губы изгибаются в щербатой улыбке, обнажая множество зазубренных зубов. Пристальный взгляд впивается в банку, улыбка исчезает, и Шэй издает знакомый мне звук – будто в его горле застрял тамбурин.

Голод.

Кивнув, берусь за крышку.

– Все для тебя, Шэй. Но, – я бросаю взгляд на колокольчики, – я все думала…

Он смотрит на цветы, затем на меня, склонив голову набок. Проходит долгое мгновение, а затем он поворачивается и плывет к ним, словно подхваченный легким ветерком.

Сердце заходится восторженным стуком.

Шэй склоняется над драгоценными колокольчиками, его взгляд снова скользит ко мне.

Киваю и опускаюсь на корточки, обхватываю руками колени, чтобы сдержать нарастающее возбуждение.

Шэй снова рассматривает цветы.

Из-под плотного плаща тумана появляются лишенные плоти белесые пальцы, они дразнят воздух осторожными, когтистыми движениями. Костяшки стучат друг о друга, когда он тянется к цветам, хватает изогнутые стебли, и я расплываюсь в улыбке.

Колокольчики темнеют, сморщиваются, пока от них не остается лишь кучка похожей на кусочки соломы шелухи.

Моя улыбка меркнет, в легких остается пустота.

Погибли… в один миг.

Шэй с шипением отдергивает руку, резко поворачивает голову, будто умоляет о чем-то черным как сажа взглядом.

Печаль в этих глазах – горький яд. Мне не нужно видеть тоску Шэя. Я чувствую ее в воздухе, в угасании яркого сияния леса.

Кай прав в одном: Шэй – хищник, но я сомневаюсь, что моему другу нравится то, что он вынужден делать для выживания. Не считая кратковременного удовольствия от пищи.

– Все хорошо, – говорю я мягко и одариваю Шэя теплой улыбкой, которая, надеюсь, отразилась и в глазах. – Они не так уж и важны.

Он снова смотрит на шелуху, и я вдруг вспоминаю Рордина. Как он взглянул на меня перед отъездом на Восток – словно я воплощение его отвращения к самому себе.

Ненавижу тебя.

О, ненаглядная. Ты даже не знаешь значения этого слова.

Или, возможно, ему просто надоело, что я шныряю по его замку, роюсь в его барахле.

Кашлянув, трясу банкой, и крыса снова пищит.

В меня тут же упирается острый, хищный взгляд, и Шэй снова издает дребезжащий звук, оставив мои мертвые колокольчики у дерева.

Он приближается, и я чувствую тягу его полого силуэта, что пытается высосать воздух из окружающего пространства. На мгновение задаюсь вопросом, каково это – упасть в его пустоту… будет больно или покажется, будто я засыпаю в объятиях друга.

Закрываю глаза и откручиваю крышку, но не спешу ее снять, отыскивая свою несуществующую храбрость. На крошечный всплеск уходит чуть дольше, чем хотелось бы, но едва я его нахожу, я вытягиваю руку и наклоняю банку.

Тишину нарушает глухой «шмяк», и я, отдернув руку, прижимаю ее к бешено колотящемуся сердцу.

Открываю глаза и вижу, как Шэй набрасывается на жертву волной тени. Раздается сосущий звук – тихий вшух-вшух, и тело Шэя движется в такт.

Когда он отступает, на земле остается твердый комок шерсти и костей. Шэй поднимает взгляд и тянет носом воздух, наблюдает, будто ждет, убегу ли я, испугаюсь ли.

Он будет ждать вечно.

Открываю рот, чтобы заговорить, но слова остаются невысказанными – меня до самых костей пробирает пронзительный звон металла о металл. За ним тут же следует еще один, с ощутимой силой рассекая воздух.

Лязг!