Кровь хрустального цветка

Меж бровей мужчины залегает едва заметная морщинка, его шаги замедляются, а мои же мчат вперед в лихорадочном ритме, проносят меня мимо, словно лесной пожар рядом с камнем.

Не осмеливаюсь обернуться, увидеть источник внимания, которое выжигает мне точку меж лопаток – словно раскаленная докрасна кочерга вот-вот проткнет меня насквозь. Он наверняка понял, кто я такая, и делает собственные выводы о девушке, которая живет в башне Рордина и никогда не покидает земли замка.

Выжившее дитя.

Возможно, Рордин засчитает мне эту встречу как успех.

Лишь свернув за угол, я наконец могу вдохнуть.

По правую руку – деревянная дверь, и, украдкой бросив взгляд через плечо, я толкаю ее на бесшумных петлях, которые всегда позволяли мне незаметно проникать в этот уголок Перепутья.

Тесный туннель грубо вырублен в скале, его изгибы освещают очень мало факелов. Те, что хотя бы горят, едва цепляются за жизнь, задыхаясь в густом и влажном воздухе.

Не трачу время и не проверяю, нет ли за мной слежки. Кем бы ни был тот мужчина, сомневаюсь, что он знает замок так же хорошо, как я.

Пробираюсь по туннелю до развилки, затем краду из металлической скобы на стене факел. В колеблющемся ореоле света сворачиваю влево к внезапному спуску, достаточно крутому, чтобы еще чуть-чуть – и скатиться вниз.

Я уже пробовала.

Как только пол выравнивается, я останавливаюсь и поднимаю факел, освещая гобелен, висящий на стене слева. Сотни красочных, изящно вышитых цветов усеивают одинокий холм, окропляя его яркими всплесками.

Торжественная красота почти заставляет меня плакать всякий раз, как я окидываю ее жадным взглядом. Такая экстравагантная и полная жизни… и все же она скрыта здесь, в темном туннеле.

Середина шедевра прогибается внутрь, словно стена за ним сделала вдох, и я, подняв угол гобелена, сую факел в зев тьмы позади него.

Я шагаю во мрак, отпустив гобелен, который с глухим стуком падает на место, затем иду по длинному узкому коридору, такому же пыльному и запущенному, как предыдущий.

Я обнаружила этот переход незадолго до тринадцатилетия, и он стал самой волнующей находкой за несколько лет – я поняла это с того момента, как ступила за тяжелый гобелен и увидела это плачевное окружение.

Заброшенные туннели всегда ведут к чему-то интересному.

Добираюсь до маленького углубления в стене с сиденьем по всей его длине. Похоже на странное место отдыха, но здесь кроется много большее.

Я слышу отдаленный гул голосов, доносящийся сквозь стену, и втыкаю факел в пустую скобу, освобождая руки.

Опускаюсь на колени, прижимаю ладони к камню и отыскиваю в стене рану – дыру размером с большую сливу, которая открывает полный обзор сверху на людей, набившихся в тронный зал. Они заполняют все пространство справа, кроме полумесяца, который отделяет помост от толпы.

Отделяет Рордина.

Потолок мерцает сотнями канделябров, расположенных немногим выше моего глазка. Зал выглядит так, будто его вырезали из куска ночного неба. Он красив, я всегда так считала, но красивые вещи не всегда приносят счастье.

Несмотря на океан тел в черных одеяниях Окрута, зал все еще кажется мне пустой грудной клеткой.

Взгляд падает на Рордина. Он сидит на троне, сделанном из искусно переплетенных серебряных стержней. Рядом – груда подношений, почти выше его самого: клетки с курицами, украшения, изысканные ткани, полные трав корзины и многое другое.

В полумесяце пространства стоит мужчина, годы отпечатались на его лице морщинами, а на плечах бугристыми мускулами. Фермер, скорее всего, судя по набитому сочными желтыми фруктами ящику на полу у его ног.

Мужчина опускается на одно колено, смотрит на Рордина с благоговением в тусклых, обрамленных тенью глазах.

– Ограду разрушило чудовище. Огромная тварь. И теперь там зияет дыра, через которую может пролезть что угодно!

Рордин кивает, подперев подбородок кулаком.

– И это будет исправлено, Олстрич. Я позабочусь.

Подняв с пола мешок, он развязывает серебристый шнур, запускает руку внутрь, гремя содержимым, и извлекает черный жетон, который затем протягивает.

Олстрич поднимает свой ящик, оставляет его рядом с козой на привязи. Потом поднимается по пяти ступеням помоста и снова припадает на колено, чтобы принять жетон. Знак обещания.

Жетон сделан из почти ничего не стоящего металла и отмечен знаком владыки, на него нельзя купить зерно или скот или покрыть им долг соседу. Он гораздо ценнее.

Обладать им – значит получить обещание, и лишь когда оно будет выполнено, жетон утратит силу.

Писарь за соседним столом делает пометку на свитке пергамента. Олстрич пятится с помоста и, зажав клятву в кулаке с побелевшими костяшками, сливается с толпой.

Рордин взмахом руки подзывает следующего: молодую женщину, которую я узнаю по прошлому Трибуналу, медис из города неподалеку.

У нее большие светло-карие глаза, раскрасневшиеся щеки, длинные каштановые волосы собраны в низкий хвост. Черное платье длиной до щиколоток подчеркивает изгибы тела, длинные рукава привлекают внимание к фарфоровым кистям и темно-синей с золотом купле на левом запястье.

Оковы обета. В последний раз, когда я ее видела, их не было.