Кровь-любовь. Современные поэты о любви

Кровь-любовь. Современные поэты о любви

Любовная лирика – один из китов, на котором веками держалась поэзия.

Невозможно представить Шекспира без любовных сонетов. Пушкина – без «Признания» и «Я помню чудное мгновенье…». Пастернака – без «Никого не будет в доме» и «Любить – иных тяжелый крест…»

Говорят, что сейчас этот кит медленно тонет, что любовной лирики все меньше…

Нет, у самодеятельных стихотворцев её – хоть вагонами отгружай, там с этим все благополучно. Но кит этот у них, чаще всего, надувной и серийного производства. Плавать, держась за него, и бултыхать ножками приятно, и для массового отдыха (и самовыражения) штука удобная.

Продолжают радовать любовными виршами поэты-эстрадники. «Я твой наркоман, ты – моя доза…» «Узнай сегодня мои размеры сладкой любви…» Населению нравится.

А настоящая любовная лирика? Нет, она не исчезла. Как бы ее голос не заглушался гулом самодеятельного стихотворства и громыханием эстрадных виршей.

«Кровь-любовь» – сборник именно такой лирики.

«кровь-любовь», – так нельзя рифмовать,
но прожить еще можно…

– пишет один из его авторов, Александр Кабанов.

Да, рифмовать «любовь» с «кровью» уже нельзя: избитая рифма. Но сопряженность Любви, Эроса, с жизнью и смертью из поэзии никуда не ушла. «Эрос Танатосу говорит…» – проходит рефреном в стихотворении другого автора сборника, Ирины Ермаковой. Эрос вступает в поединок с Танатосом. И побеждает его.

В «Кровь-любовь» вошли стихи девяти крупных современных поэтов – разных поколений, работающих в разных поэтиках, живущих в разных городах и в разных странах… Объединяет их Любовь – ars amatoria – как тема создаваемых ими стихов. И любовь к высокому поэтическому ремеслу, ars poetica.

С.А.

Ирина Ермакова

«он так меня любил…»

он так меня любил
и эдак тоже
но было всё равно на так похоже

похоже так чтоб раззвонить про это

шнур намотать на середину света
бикфордо-телефонный и поджечь
и лишнюю америку отсечь

пусть катится и плавает вдали

раз так любил а не умел иначе
пусть с трубкою своей стоит и плачет
на половинке взорванной земли

Люба

Богородица глянет строго:
сопли утри!
Ты – любовь.
Царство твое внутри.
Чем валяться ничком,
кричать целый день молчком,
лучше уж тарелки об стенку бить —
верное дело.

И тарелка уже поет,

кружась волчком,
и сама взлетает,
нож воткнулся в стол,
начинает дрожать, звенит,
дождь за шторой пошел,
набирает силу, гремит.
И она слушает
ошалело.

Дождь идет без слов,

а кажется, окликает:
– Любовь! Любовь!
И она оборачивается,
и сияет.

И так нежно цветут

радужные синяки,
словно есть на этой земле уют,
а реветь глупо,
словно тут не пьют,
не орут,
не бьют,
не все – дураки.

Ты чего, Люба?

Улыбается.

Знает, что всех нас ждет
не ухмылка больная,
не искривленный рот,
не пинок в растущий живот
и не вечные горы

несвязанного лыка,

а – блестящий манящий свод
весь —
вот такая вот
сиятельная
слепительная
улыбка.

«Когда за мной ухаживали разом…»