Кровь на эполетах

Попетляв по улицам, мы выбрались на площадь и подъехали к большому деревянному дому с колоннами у крыльца. Наверняка резиденция уездного начальника. Я помнил, что в моем времени отступавшие французы разграбили и сожгли Оршу, но сейчас не встретил на пути ни одного пожарища. Это означало, что, отступая из Смоленска, французы в город не заходили, или же их сюда не пустили. Еще один плюс нам в карму.

Скакавшие перед нами казаки ушли вперед, мы с Кружилиным и ехавшие следом сани с телом Наполеона остановились перед крыльцом. Едва успели спешиться, как из дверей дома вышел Кутузов в сопровождении свиты генералов. О нашем прибытия и грузе, его, наверняка, известили, но встречать нас на крыльце светлейший не стал — не по чину для таких мелких сошек. На плечи главнокомандующего была наброшена шуба, а вот на голове красовалась знакомая мне по фильмам и картинам фуражка без козырька. И не холодно ему! Я ударил строевым и, подойдя к ступеням, вскинул руку к киверу, который перед въездом в город специально достал из мешка.

— Ваша светлость! Летучий отряд егерей под моим командованием третьего дня повстречал на дороге кортеж Бонапарта и вступил с ним в бой. Огнем наших пушек и штуцеров конвой узурпатора был рассеян, а сам он получил тяжелые раны и скончался. При отходе от места сражения, был атакован не менее чем полком французской и польской кавалерии. Благодаря помощи подоспевшего полка казаков под командованием есаула Кружилина неприятелей удалось разгромить полностью. Ушли единицы. Командир первого батальона 42-го егерского полка капитан Руцкий.

Кутузов выслушал меня с хмурым лицом. Похоже, не в духе. Интересно, с чего?

— Показывай! — велел после того как я смолк.

Я отступил в сторону. Тяжело спустившись по ступеням, светлейший подошел к саням. Следом устремилась свита. Некоторое время Кутузов хмуро смотрел на мертвого Наполеона, затем повернулся ко мне.

— Это кто? — спросил, указав на вскочившего при его приближении и низко поклонившегося Вери.

— Камердинер Бонапарта, — ответил я.

— Как тебя зовут? — спросил светлейший по-французски.

— Луи Вери, экселенц, — поклонился камердинер.

— Это твой господин? — Кутузов указал на труп.

— Да, экселенц. Император Наполеон Бонапарт.

— Я распоряжусь, чтобы его похоронили, как подобает, — сказал светлейший. — И позабочусь о вас.

— Мерси, экселенц! — поклонился француз.

— Благодарю за службу, капитан, — сказал светлейший, обернувшись ко мне. — И тебя, есаул. Я прикажу, чтобы вас разместили как должно.

Он повернулся и пошел в дом. Следом устремились генералы. Блин! И это все? А где же крепкое рукопожатие, горячие объятия, обещание осыпать наградами? Вот и рискуй жизнью после этого! Я посмотрел на Кружилина. Растерянное лицо казака свидетельствовало, что чувства он испытывал аналогичные.

— Не горюй, Егор Кузьмич! — сказал я, подойдя ближе. — Давай лучше выпьем. Полагаю, в этом городе найдется трактир или шинок с доброй водкой.

— Чтоб у жидов да не нашлась? — хмыкнул Кружилин и, повернувшись к толпе местных обывателей, рявкнул:

— Эй вы! Есть здесь место, где победители Бонапарта могут выпить доброй водки и поесть горячего мяса? Платим серебром.

От толпы немедля отделился человечек в потрепанной шубейке и круглой шапочке. Из-под нее на щеки свисали сальные пейсы.

— Пожалуйте, ко мне, господа офицеры! — затараторил человечек, подбежав. По-русски он говорил чисто, но слова произносил с характерным акцентом. — У Лазаря лучший в Орше шинок. Жареный ягненок, бигос[3], вымороженная водка. Останетесь довольны.

— Веди, христопродавец! — кивнул казак.

[1] Авантажный — здесь, не представительный.

[2] Гандшпуг — металлическая или деревянная палка вроде лома. Использовалась в артиллерии для правки лафета пушки при наведении на цель.

[3] Бигос — блюдо литовско-польской кухни. Мясо с квашеной капустой.

Глава 12

В Залесье Хренины засобирались сразу, как только пришло известие об оставлении французами Москвы, и о том — о радость! — что дом зятя уцелел в пожаре. Муж старшей дочери немедля пожелал убедиться в том лично, графиня с дочкой присоединились к нему. Жену с детьми зять оставил в Завидово, пообещав, что пришлет за ними после того как жить в сгоревшей столице станет возможно. Расцеловав старшую дочь и внучек, графиня с Грушей сели в дормез и отправились в Москву.