Кровь на эполетах

— Простой капитан?

— Во-первых, не простой, во-вторых, не капитан. Перед вами, Наталья Гавриловна, майор гвардии и офицер Свиты его императорского величества.

— Чем же так отличился?

— Мой летучий отряд убил Бонапарта.

— Слыхала, — кивнула графиня. — Но не знала, что это ты.

— Если быть точным, узурпатора застрелил знакомый вам Ефим Кухарев, выпалив в экипаж из пушки. Государь щедро наградил нас за сей подвиг. Мой полк стал гвардейским, а я, как уже слышали, получил чин майора и место в Свите. Еще Александр Павлович вручил мне золотую шпагу — вон в углу стоит, и вот это, — я достал из сумки перевязанную бечевкой толстую кипу ассигнаций. — Пятьдесят тысяч рублей. Тысячу фунтов пожаловал британский посланник, — поверх кипы легла пачка поменьше. — Это еще двадцать семь тысяч в русских рублях. Пятнадцать тысяч в векселях у вас на сохранении. Что скажете, Наталья Гавриловна? Гожусь я в женихи Аграфене Юрьевне?

— Ты и без них годился, — буркнула она. — А теперь… Такого жениха в любую семью примут. Экие деньжищи! Да еще титул и место при дворе. Впору спросить: годимся ли мы тебе?

— Мне никто не нужен, кроме Аграфены Юрьевны.

— Любишь, значит? — прищурилась она. — А что ж предложение не сделал? Заходила ведь.

— Побоялся, — признался я. — Дочь у меня. Как она к этому отнесется?

— Нашел, о чем горевать! — улыбнулась Хренина. — Эта маленькая француженка очаровала всех. Дворня ее на руках носит, норовит вкусненьким угостить. Груша в Машеньке души не чает, даже не скажу, кого больше любит: тебя или ее. Хочешь, позову дочку, и вы объяснитесь?

— Не сейчас, Наталья Гавриловна! — взмолился я. — На мне даже штанов нет.

— Ну, так надень! — хмыкнула она. — Мундир, ордена, шпагу — все, как надлежит. Груша это заслужила.

— Дайте мне четверть часа, — попросил я. — И велите кликнуть моего денщика…

Спустя означенное время я стоял у себя в комнате при полном параде: мундир — тот самый, от Анны, шпага на боку и орден на шее. Хоть сейчас на прием к царю. Только вот в боку колет, а на душе кошки скребут. Хренина сказала, что Груша меня любит, но так ли это? Откажет — стыда не оберусь. Хоть съезжай потом из Залесья…

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал я.

В комнату вошла Груша. Следом явилась Глафира с Мари на руках. В ручке дочка сжимала завернутый в трубочку блин. Они-то зачем?

— Машенька пожелала вас угостить, — улыбнулась Груша и посмотрела на Глафиру. Та подошла ближе.

— Ня! — сказала Мари, протянув мне блин.

— Откусите чуток и похвалите, — шепнула подошедшая Груша.

Я послушно отщипнул зубами крошечный кусочек и закатил глаза:

— Ой, как вкусно! Спасибо, милая.

— Ня! — Мари протянула блин Груше.

Та поступила аналогично. Дочка осмотрела блин, убедилась, что тот практически не пострадал и впилась в него зубками.

— Уложи ее! — велела Груша, горничная поклонилась и унесла девочку. — МамА сказала, что хотите говорить со мной, — обернулась ко мне Груша. — Зачем вы встали, Платон Сергеевич? И еще этот мундир…

— Так нужно, — ответил я и запнулся. С чего начать? Пока меня одевали, целую речь мысленно выстроил. Но тут дочка с этим блином… Все из головы вылетело.

— Дорогая Аграфена Юрьевна, — промямлил я. — Хотел сказать вам… — тут меня заклинило. А, будь, что будет! — Я люблю вас и прошу стать моей женой. Согласны ли вы?

— Да! — ответила она и всхлипнула.

— Что ты, милая? — Я обнял ее. Она спрятала лицо у меня на груди. — Почему плачешь?

— Я так ждала этих слов, — пробормотала она. — Сотни раз в мечтах представляла. И вот ты сказал, но… — она вздохнула.

— Праздника не случилось? — догадался я. — Не было стихов, горячих объяснений?

— Да, — прошептала она.

— Услышишь. Я буду читать тебе стихи о любви, петь песни. Хочешь прямо сейчас?

Она посмотрела на меня влажными глазами.

— Хочу, — сказала тихо.

— Садись и слушай.

Я снял перевязь со шпагой, отнес ее в угол и взял стоявшую там гитару. Устроился на кровати и пробежал пальцами по струнам.

Что так сердце, что так сердце растревожено,

Словно ветром тронуло струну.

О любви немало песен сложено,

Я спою тебе спою еще одну…[4]

Умели предки сочинять песни. Это вам не рэп и не Шнур с его матюками.

По дорожкам, где не раз ходили оба мы

Я брожу, мечтая и любя.

Даже солнце светит по-особому

С той минуты как увидел я тебя…

Допеть мне не дали — распахнулась дверь, и в комнату ворвалась Хренина.

— Что тут происходит? — спросила грозно.

— МамА! — Груша вскочила со стула. — Платон Сергеевич сделал мне предложение, и я его приняла. А сейчас он поет мне.

— Поет он, — проворчала будущая теща. — А родительское благословение испросить? Яков! — крикнула в распахнутую дверь. — Неси икону!

Лакей появился тут же — наверняка ждал в коридоре. В руках он держал большую и наверняка тяжелую икону Богородицы в серебряном окладе. Хренина забрала ее и повернулась к нам.

— На колени!