Кровь на эполетах

– Он наверняка выслал лазутчиков разузнать, какие силы ему противостоят. Убедится, что здесь вся наша армия, и не станет воевать. У Наполеона почти нет кавалерии – лошади пали в большом числе от бескормицы. Еще в Москве я слышал, что французы формируют из гусар и улан пехотные полки. А без кавалерии в большом сражении не победить. По той же причине неприятель не пойдет по Старой Калужской дороге на Медынь и далее на Юхнов. Быстрого марша не получится, а пехоту мы догоним. Хотя изобразить отвлекающий маневр в сторону Медыни, чтобы нас запутать, противник может. Это любимая тактика Наполеона. Но главная причина, ваша светлость, состоит в том, что француз уже не тот, каким был летом. Армия неприятеля отягощена награбленным в Москве добром, она не хочет воевать, а стремится унести добычу домой.

– Почем знаешь?

– Заглянули в ранцы убитых французов. Там ткани, посуда, меха. Они выбросили все необходимое солдату лишь бы унести награбленное. Да и действовали против нас вяло. Скажу честно: встань мы, как сегодня, против французов летом, от батальона только перья полетели бы. Вспомните Бородино.

– Ты только никому другому этого не скажи! – погрозил пальцем Кутузов. – Не то я твой подвиг государю распишу, а ему донесут, что Руцкий легко побил французов от того, что те воевать не хотели. Недоброжелателей у тебя после сегодняшнего дня много найдется. Но вернемся к Буонапартию. Если не станет сражаться, куда пойдет?

– Вернется в Боровск, оттуда двинется на Верею и Можайск.

– То есть на Смоленскую дорогу?

– А ему больше некуда.

– Пожалуй, – согласился Кутузов. – Ладно, голубчик, ты иди, а мы Карлом Федоровичем вдвоем покумекаем.

Я отдал честь, повернулся кругом и вышел.

* * *

– Что скажешь, Карл Федорович? – спросил Кутузов после того как капитан скрылся за дверью.

– Не ожидал, – признался полковник. – Странно слышать о таких маневрах неприятеля. Но и не верить Руцкому после того как он точно предсказал поход узурпатора на Малый Ярославец, причины нет.

– Таится капитан, – задумчиво произнес светлейший. – Нам сказал, что у французов лекарем служил, но, полагаю, врет. Хотя лекарь он добрый, – «Государя пользовал, – добавил мысленно, – и тот его отметил». – Мню, что офицером он у французов был, да еще в немалых чинах. Похоже, что при штабе. Вон как лихо расписал, как и куда Буонапартий пойдет – и все по памяти. В карту даже для отвода глаз не глянул.

– А зачем ему таиться? – удивился Толь.

– Дабы шпионом не сочли. Когда кампания с французом началась, их чуть ли в не каждом иностранце видели. А тут бывший офицер узурпатора. Повесили бы Руцкого на ближайшем дереве, глазом не моргнув. Он, думаю, из плена так скоро сбежал, потому что понимал: узнают французы, кто таков, расстреляют немедля. Сегодня дрался насмерть по той же причине – нельзя ему в плен попадать. Даже за топор схватился. Однако нам он человек полезный, бери его на заметку. Ежели все, сказанное им, сбудется, не брезгуй и впредь совета спросить.

– Слушаюсь, ваша светлость! – поклонился Толь.

– Иди, голубчик! Генералам скажи, что совещание окончено, приказ объявлю завтра. А я отдохну, устал, – Кутузов зевнул, прикрыв рот ладонью. – Составь список офицеров, отличившихся сегодня, но до поры придержи. Ежели неприятель отойдет, как Руцкий говорил, завтра напишу государю и приложу тот список, а вот ежели Буонапартий сражение зачнет, дополнять придется.

Кутузов на время смолк и задумался. Если Наполеон решится атаковать, устоит ли армия? Не повторится ли Бородино, когда, несмотря на отвагу и героизм русских солдат и офицеров, пришлось отступать и, в конечном счете, сдать Москву? Теперь за спиной Калуга, а армия хуже прежней – потери обескровили ее. Много едва обученных солдат, никуда на годятся генералы. Наступать они умеют плохо – это показало сражение под Тарутино. Хотя светлейший в письме царю подал его как решительную и бесспорную победу, сам прекрасно понимал: это не так. Не будь французы столь беспечны, дело могло кончиться поражением русских войск. «Устоят, – решил Кутузов после размышлений. – Позиция у нас хорошая, пушек много – отобьемся».

– О нижних чинах не забудь, – сказал генерал-квартирмейстеру. – Прикинь, сколько кому крестов выделить. Они славно бились, заслужили. Скажи Платову: пусть его казаки глаз с французов не спускают. Наши летучие отряды – также. Они первыми выход Буонапартия из Москвы приметили, пусть и далее стараются.

Светлейший жестом отослал полковника и прошел в комнату, где ему уже была приготовлена постель. Там слуга помог ему снять мундир и стащить сапоги. Князь тяжело повалился на перину, укрылся пуховым одеялом и забылся беспокойным старческим сном.

* * *