Кровь на эполетах

Глава 13

В моем времени дорога от Минска до Вильнюса занимала три-четыре часа на поезде или на машине, и это с временем, потраченным на прохождение границы. Мы же добирались четыре дня. Дорогу забили обозы. В Минске находились самые крупные магазины французской армии, их захватили нетронутыми, и вот теперь провиант и фураж развозили к местам дислокации частей. Кушать-то все хотят. Очень правильная логистика. Когда еще обозы из центральной России придут, да и плечо доставки в разы больше, а тут нужное рядом. Спасибо тебе, Бонапарт, за наши сытые желудки!

Мы то обгоняли медленные обозные караваны, то уступали дорогу марширующим колоннам – короче, едва тащились. Хорошо, что отправились верхом, взяв с собой вьючных лошадей, на санях пришлось бы совсем кисло. Регулярные пассажирские перевозки между российскими городами еще не восстановились. Ночевали большей частью в крестьянских избах, а то и вовсе – на соломе или на сене в сараях. Не страшно, в лесу было хуже.

Времени подумать хватало, и я вспоминал все случившееся со мной после переноса в 1812 год. Перебирал в памяти события и встречи, разговоры с людьми, с коими сошелся в этом времени. Иногда досадовал, порой смеялся, иной раз удивлялся самому себе. Как вышло, что простой фельдшер скорой помощи сумел не только выжить, но и найти свое место в чужом для него мире, и даже занять в нем высокое положение? Пришел к выводу, что от того, что действовал, как привык в скорой. Там рефлексировать некогда, счет идет на секунды. О будущем не загадывал – в Вильно скажут. Сомневаюсь, что вызвали, чтобы законопатить в Сибирь. Дадут плюшек, возможно, новое назначение, скажем, в ту же Свиту царя. Соглашаться? Почему бы и нет? За собственные заслуги, чай место, не хлопотами любовницы приобретено. И репутация другая: не какой-то лекарь по мозолям, а победитель Бонапарта. Кавалер орденов Святого Георгия четвертого и третьего класса. Последний, к слову, не у всех генералов имеется.

Провожали меня в полку тепло. Офицеры расстарались, и сумели снарядить меня для встречи с царем. Мундиры гвардии и пехоты отличаются. Мой обзавелся золотым шитьем на воротнике и обшлажных клапанах, причем, сделали это за ночь, пока спал. В придачу шла подбитая волчьим мехом шинель с пелериной, офицерская шляпа с султаном из петушиных перьев и золотой петличкой, кивер с кокардой в виде двуглавого орла вместо гренадки. Шляпу носят вне строя, кивер – наоборот. Где только раздобыли все это в захолустном Минске[73]? И ведь новое, не ношенное. Офицеры батальона купили форму в складчину и слышать не захотели о возмещении расходов.

– Не обижайте, Платон Сергеевич! – выразил общее мнение Синицын. – Благодаря вам мы в чинах выросли, ордена получим, да и деньги есть – опять-таки вашим тщанием. Представьте нас, как должно, перед государем. Вы первый от нашего полка, кого он увидит.

Оставалось только сердечно поблагодарить. А вот Спешнев на пирушке выглядел нерадостно.

– Что такое, Семен? – спросил я его наедине. – Не рад полковничьему чину?

– Так ведь гвардия! – вздохнул он. – У них расходы на мундиры и прочее – никакого жалованья не хватит. Не случайно там помещики или их дети служат. У меня же ни кола, ни двора, – он расстроенно махнул рукой.

Я почесал в затылке. Вот тебе и царская милость! Кому радость, а кому – и беда.

– Не грусти! – сказал, подумав. – Кончится война, напиши царю. Гвардейскому полковнику это можно. Пожалуйся на скудость, попроси в кормление имение из казны или денег.

– Думаешь, даст? – засомневался Семен.

– За спрос не бьют, – успокоил я. – Отказать герою не кузяво. Вельможи не стесняются просить, а ты кровь за Отчизну проливал. Не забудь, кстати, в письме о том помянуть. Выбери подходящий момент, лучше всего после заключения мира – и дерзай! Государь будет в хорошем настроении, полагаю, не откажет.

– Ну, и голова у тебя, Платон! – воскликнул повеселевший Семен. – Сам бы не додумался.

– Это ты при дворе не бывал, – хмыкнул я. – Там быстро научилибы. Только и знают, что у государя клянчить.

Офицеры проводили меня до заставы на выезде из города. Попрощались, обнялись, мы с Пахомом сели в седла и направились в Вильно. В своем времени я бывал в нем, и ожидал увидеть, если не знакомую столицу независимой Литвы, то ее уютный центр с костелами, дворцами знати и прочими красивыми зданиями. Нет, они никуда не делись, но Вильно встретил нас занесенными снегом улицами, бредущими по ним людьми в лохмотьях и валяющимися у стен домов мертвецами.

– Что тут творится? – спросил я будочника, указав на идущий навстречу обоз из повозок, груженных трупами. Вели его солдаты в форме артиллеристов[74].

– Чума! – коротко ответил он.

Твою мать! Запамятовал. Французы, покидая Вильно, оставили здесь десятки тысяч больных чумой солдат и офицеров. Большинство из них умерли. Поскольку хоронить в мерзлой земле затруднительно, да еще в таком количестве, трупы вывозили за город, где складывали в штабеля до потепления. Повезло с командировкой!