Кровь на шпорах

− О, то что ты хочешь стать бравым солдатом короля, сынок, а не канатным плясуном, я знаю! Что ж, одобряю!.. − Початок приложился к фляге. Вино было горячее, будто с костра. − Усвоил. Молчишь? Ну, Бог с тобой. Жаль, что я стар и не могу заняться тобой. Клянусь небом, уж я бы постарался сделать из тебя славного бойца. Пусть попотел бы − да, но сделал. Лучше поздно, чем никогда, верно? − Антонио утер волосатым кулаком щеку, прикрикнул на лошадей и продолжил: − Мог бы, но не сделаю. Семья, хозяйство, сам понимаешь. Одной птицы −целая армия, и со всеми надо воевать… То-то!

Мигель, казалось, не слушал бульканье толстяка, а если и слушал, то вполуха, не более. Омертвелый от усталости и зноя, он глядел из-под нахмуренных бровей на дальние шеренги солдат, жерла пушек и лошадей, что были там, впереди, где дорога делала поворот; и они казались ему бесплотными, словно плывущими в беззвучном мареве.

− Тысяча чертей! Слушай меня, Мигель, и клейми память. По всему видно, что ты еще молод и глуп, − не унимался Початок. − Уж кто-кто, а я всегда держу ухо к земле, нос по ветру.

Голос его, как сквозь горячую вату, доносился до юноши.

− Если хочешь стать настоящим солдатом… не дай тебе Бог позволить какой-нибудь юбке надеть на тебя хомут. От них все несчастья на земле… от этих дур!

Возница на миг подобрал огромное брюхо и приложился к фляжке. Хлебал он с толком, не торопясь, не отрывая губ от скачущего на ухабах горлышка. Спокойный Мигель для него сейчас был словно оазис в пустыне молчания. Звякнула крышка, Муньос облизнулся.

− В мои лета, сынок, глоток вина − большая утеха. Когда-то и я был красив, как Бог, строен, как кипарис, и бегал за бабами; но теперь они для меня, что коню − второй хвост. − Он указал на свой расплющенный нос-баклажан: − Это кулак Сильвиллы поработал! Она поймала меня с одной пташкой! И так шибанула, что с копыт долой! У меня до сих пор звенит в ушах. Дьявол, она едва не пробила мной стену! Но, клянусь головой, я еще легко отделался. − Он вдруг мечтательно закатил глаза. − А задница у той пташки была что надо… как два гренадерских ранца, чтоб я сдох!

Папаша Муньос хмельно улыбнулся, наматывая на кулак длинные вожжи.

− Правильно говорил падре Наварра, что женщина и Библия − злейшие враги! Я пораскинул как-то мозгами, и что же? Так оно есть, всё в точку! Писание блуду − меч острый… А баба, хоть ты лопни, не может без греха! Вот оттого она и редко палец муслявит, чтоб страницу Святого Писания перелистнуть. Зато и Библия, сынок, не в долгу! Ее, как дыню, за бок не ухватишь. Сколько не прочитай баба псалмов − всё равно дурой останется!

− Да заткнись ты! − оборвал толстяка старый кривоногий фельдфебель, весь в рубцах. Колючие глаза зло буравили болтавшегося на козлах Антонио. − Сам-то трещишь хуже последней суки. Чего привязался к парню?

Муньос будто язык проглотил. Надулся, как мышь на крупу, выпятив подбородок и опустив уголки губ.

Некоторое время шли молча. Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно дрожали придорожные валуны, будто готовые расплавиться и потечь.

− Я вижу, дорога у вас не из лучших… дальняя, через страну индейцев, − фельдфебель чмякнул потрескавшимися губами.

Мигель кивнул головой, глядя с интересом на дружелюбно настроенного вояку. Тот улыбался седыми усами, поправляя тяжелое кремневое ружье и чешую кивера.

− Что, тяжко? Ничего, попривыкнешь, как я… А если нет − сдохнешь. Когда увидишь краснокожих − держи ухо востро. Когда ты их не видишь, будь осторожен вдвойне. Никогда не высовывай нос и не позволяй себе показаться на фоне неба или развести дымный костер. Поверь моим ранам, − обветренное, в рубцах лицо фельдфебеля надломилось в улыбке. − Я прежде здоровался с людьми, которые плевать хотели на эти советы… Кости их давно растащили грифы.

Они миновали еще изрядный отрезок дороги, когда старый солдат добавил:

− А вообще-то, когда есть возможность… чтоб не содрали скальп, больше пей, парень, пьяному и умирать не так страшно. Это у нас всякий сопляк-рекрут знает.

Глава 16

Барабанная дробь и сигнальная труба подровняли рваные шеренги. На какое-то время почудилось, что пропала смертоносная духота, усталость и страх.

Дон выбрался из кареты, пересев в седло своего буланого иноходца, остро огляделся.

Солнце вскарабкалось выше, притихло, будто напуганное. Пристальный взор майора увидел замелькавшие спины солдат, цепкое ухо различило хриплые голоса команд и заливистое ржание лошадей. Полк готовился к привалу перед боем.

Впереди за каменистым гребнем курились столбы черного с кровью дыма − там был город Керетаро. Те, кто установил на его стене повстанческие знамена, не собирались сдаваться на милость победителя. Они слишком хорошо помнили о свирепой резне в Ситакуаро. Тогда с целью устрашения инсургентов генерал Кальеха дель Рэй приказал стереть город с лица земли. Город умер, он был разграблен, обесчещен и сожжен, а трупы тех, кто пытался бежать или сдаться на милость солдат короля, сплошным ковром устилали дорогу на расстоянии семи лиг.