Кровь над короной (СИ)

Знавал Василий Иванович стольника Якова Ивановича, что от двух жен — княжны Черкасской и княжны Одоевской имел двадцать восемь детей, поровну мальчиков и девочек. А еще неугомонный стольник известен тем, что глуп был, а потому за разграбление царского обоза на Троицкой дороге с убийством двух слуг Петра Алексеевича нещадно выдран кнутом и лишен части вотчин и четырех сотен душ. Вообще-то за такие дела полагалось казнить, но молодой самодержец поддался на уговоры родни «разбойного князя», которые, по сути, откупили его от плахи. Казнили только двух доверенных людишек князя за то воровство — отмахнули топором буйные головы, раз ими думать не умели.

Яков Иванович опомнился и вступил в «потешные», ходил в Азовские походы. А в 1700 году в злосчастном сражении под Нарвой, майор лейб-гвардии Семеновского полка князь Яков Лобанов-Ростовский оказался единственным дезертиром среди отчаянно сражавшихся петровских гвардейцев. За то постыдное бегство был осужден военным судом к шельмованию и казни, но Петр Алексеевич, по какой-то своей милости лишь заключил его в острог, из которого лет через пять выпустил.

Его сына князя Ивана Яковлевича Суворов тоже знал — недалекого ума человек, хоть и представитель старшей княжеской ветви. А вот теперь жаждал увидеть внучатого отпрыска, попавшего в кавалергарды из-за знатности рода — вроде других достоинств неженатый капрал не имел. Но уже Василию Ивановичу сказали, что по своему уму оный телохранитель от деда далеко не ушел, может только более храбр, но то в сомнениях, ибо неясно как он себя в стычке с лейб-кирасирами повел…

— Скакали мы за беглецами сил не жалея, я всячески капитана Ростовцева подгонял — а ну как уйдет беглая царица. В Нарву прискакали после полуночи и сразу в разбойную мызу ворвались, где Екатерина Алексеевна отдыхала и за пару часов до нас отъехала. И я снова сказал капитану, чтобы драгун троицких взял — все же узнал первым, что беглянку полдесятка лейб-кирасир охраняют из немцев, изменники подлые.

Василий Иванович прилагал неимоверные усилия, чтобы не поморщится — князь вдохновенно повествовал о своих мнимых заслугах, будто кто-то поверит, что капитан из Тайной Экспедиции будет слушать какого-то капрала, пусть даже из кавалергардов.

— Гнались мы за ними до Везенберга, где они к морю свернули, вот тут я закричал, что их судно там ждет. Капитан внял моим словам и еще десятку драгун, что разъездом патрульным шли, приказал к нам присоединится. Догнали мы там немцев, но дорога узкая стала, кирасиры ее перегородили и в атаку на нас ринулись. И пошла сеча жестокая…

Кавалергард в изодранном мундире картинно, с окровавленной повязкой на голове, будто сил никаких не осталось, развалился в кресле. Но видимо сообразил, что переигрывает, и продолжил слабым и хрипловатым голосом свое «героическое» повествование.

— Это не люди были, а дьяволы какие. Особенно один, что без кирасы был — полдюжины драгун срубил. Пока я… Я вовремя на помощь Ростовцеву подоспел, стал с кирасиром биться, а капитан врага шпагой с бока заколол. И поскакали мы дальше — а на пути двое злодеев встали, одеты моряками. Вот тут-то я… Мы с капитаном их зарубили, но один в коня моего попал и рухнул я, почти беспамятно…

Василий Иванович незаметно вздохнул — князь врал самозабвенно, но вовремя останавливался, видимо, понимал, что все «победные лавры» присваивать одному себе не стоит.

— Ростовцев царицу догнал и рубанул ее шпагой, а ведь я ему говорил, чтобы палаш взял — рассек бы голову сразу. Шпага что — легка как перышко, не послушал меня опять…. Она в него с пистолета попала. Капитан рухнул с коня, и немка упала. Но встали оба — Иван на нее со шпагой в руке двинулся, а она… Морда вся в крови, пистоль достала и в грудь выстрелила. Потом кинжал вытащила и добила, в грудь несколько раз ударила прежестоко… А там к ней кирасир подъехал…

Кавалергард всхлипнул, и Василий Иванович этот стон прекрасно понял — видимо в этот момент князь представил, что могло бы быть с ним, если кирасир обратил внимание на притворившегося псевдо-мертвеца. А в том, что так и было, генерал уже не сомневался — наслышался за свою жизнь всяческих историй, когда ему лгали куда изощренно.

— Он царицу и увез, в седло к себе взяв. Я бы их остановил, и сразил бы обоих злодеев, но мертвый конь ногу придавил… Узнал я того злодея, не лейб-кирасир он переодетый, а барон Остен-Сакен, гнида курляндская, двести рублей у меня в карты выиграл…

От имени барона Суворов напрягся — хоть и был этот барон курляндцем, но подозревал он в нем прусского агента, подсыла. А потому приставил за ним наблюдать майора Черданцева, только тот куда-то пропал — второй день разыскать нигде не могли.

— А того кирасира я тоже признал, господин генерал. Видел я его при оном бароне раз, только за слугу принимал. А злодей саблей орудовал так, будто фехтмейстером долгую жизнь прожил. Наших драгун словно сорную траву рубил, пока я… Пока я с ним не сцепился, и капитан с моей помощью его не заколол!

— Отдыхайте от своих заслуженных ран, князь!