Они — подруги Джейсона, поэтому я предоставила выбирать ему. Знаю, знаю: если девичий профсоюз когда-нибудь узнает, что я просила своего гетеросексуального мужчину выбрать мне платье на вечеринку, у меня профсоюзный билет отберут. Но что мне было делать? Сама-то я взяла бы джинсы, футболку, кроссовки да запасной пистолет. Ну, еще пару ножей — для душевного комфорта.
Джейсон не думал, что на девичнике произойдет что-нибудь такое уж экстраординарное, но мне помнился последний девичник, на который я ходила — он случился у моей подруги Кэтрин. Тогда он пошел так экстраординарно, что меня чуть не убили в событиях, начавшихся в тот вечер.
— Там не будет стриптизеров-вампиров, Анита, — напомнил мне Джейсон. — А с нормальными людьми мы как-нибудь да справимся.
Разумно, но… в общем, мы выбрали компромиссный вариант. «Браунинг» из укрытия на пояснице перешел в свою обычную наплечную кобуру под красивым черным жакетом на идеально красную футболку и синие джинсы. Значок ушел в карман жакета, кроссовки сменились на невысокие сапоги. Еще я под жакет надела два ножа в наручных ножнах.
Джейсон было стал возражать, но я ему сказала правду:
— Жакет мне все равно не снять, чтобы не светить пистолет. Так вполне могу за те же деньги оставить при себе ножи.
— Но тот здоровенный нож, что ты таскаешь на спине, ты же не берешь?
— Нет, — ответила я. — Оставила его дома, из-за тебя. Не думала, что твои родные будут так опасны.
Мы снова попытались выставить из номера Шэдвелла и Роу, но они сказали, что не могут ослушаться прямого приказа, а если оставят пост, то вылетят с работы. Ну, ладно. Они сидели и слушали, как мы с Джейсоном торгуемся. Их профессиональная телохранительская бесстрастность подверглась суровому испытанию, насколько я понимаю. Роу даже пару раз смотрел на меня большими глазами. Мы с Джейсоном по очереди ходили переодеваться в ванную.
Наконец я, одетая и вооруженная, уселась в одно из лиловых кресел, ожидая, пока переоденется Джейсон. Крест из прикроватной тумбочки я достала, и он был на фоне футболки отлично виден. А не был виден амулет под ней. Его я тоже почти все время ношу на себе. Но крест — это религиозный символ и защита от вампиров. Древний же амулет — защита только от одного вампира, от Матери Всех Вампиров, которая несколько месяцев назад проявила ко мне нездоровый интерес. Сделан он был из металла такого древнего, что его можно было согнуть о твердую поверхность. Магические символы на нем были такие давние, что я не нашла ни одного человека, который мог бы их прочесть. Были, правда, вампиры, которые могли, потому что они мне этот амулет и дали. Дали, чтобы Марми Нуар моим искусством некроманта не пробудила себя и не стала бы снова их королевой.
Шэд и Роу старались на меня не смотреть. Этакий смягченный вариант поведения гвардейцев возле Букингемского дворца. Прежде всего и выше всего долг, а более ничего не существует. Когда-то я бы оставила их в покое, но во-первых, я девушка, а это значит, что я почти вынуждена разговаривать с теми, кто со мной в одной комнате и молчит. А во-вторых — хотела немножко их за цепь подергать. Может, от Джейсона набралась.
— Ты давно ушел из армии, Шэдвелл?
Лицо осталось неподвижным — среагировало тело. Напряглись плечи, жестче стала спина.
— Стрижка? — спросил он.
— Это. И еще — не чую я в тебе штатского.
— Два года.
Роу посмотрел на меня, мне пришлось подавить улыбку. Какой же он яркий и блестящий, господи ты боже мой.
— А с тобой непонятно, Роу. Военный в тебе не чувствуется, но ясно, что ты не шпак.
Он усмехнулся мне, глаза довольно блеснули:
— Ага. Я работал под легендой.
— Коп или федерал?
— А ты уверена, что хочешь знать? — спросил он.
Шэд глянул на него и коротко бросил:
— Не надо.
Роу перестал улыбаться, но глаза все еще блестели каким-то внутренним счастьем.
Значит, Шэдвелл у них старший.
— Чего не надо? — спросила я.
— Нас послали охранять вас, а не брататься.
— Брататься, — повторила я и засмеялась. — Брататься. Давно не слышала такого слова.
Шэдвелл нахмурился:
— Слово точное.
Я кивнула, постаралась выглядеть более серьезной. Но перехватила взгляд Роу — глаза у него блестели сдерживаемым весельем. Углы губ подрагивали — мне пришлось отвернуться, а то бы я не выдержала.
Кажется, Шэдвелл это почувствовал, потому что повернулся и посмотрел на Роу суровым взглядом. Роу пришлось устроить приступ кашля, чтобы прикрыть рвущийся наружу смех.
— И что заставило тебя уйти с работы под легендой? — спросила я.
Он оправился от «приступа кашля» и ответил:
— Мое чувство юмора.
Я на него посмотрела, пытаясь понять, насколько он серьезен. Он намекал, что его уволили или хотя бы перевели за чувство юмора, которое довело его до беды?
— Роу, — сказал Шэдвелл, — ей твою биографию знать не надо.
— Так точно, сэр.
И Роу снова вытянулся у двери, но глаза и положение губ показывали, что он не совсем серьезен. Мне стало понятнее, какие у него могли быть трения с начальством.