КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

— Не называй меня куколкой больше ни-ког-да! – с отвращением выплёвывает девушка в его лицо. — Где Роксана?

Она требовательно скрещивает руки на груди, ища глазами их домработницу – эмигрантку из Польши, не блещущую особым знанием языка; её ломаный английский всегда больно бил по ушам, особенно в моменты, когда эта женщина открывала рот, даже если её об этом никто не просил.

— Роксана! – раздражённо выкрикнула та, смотря в потолок. Послышались шаги.

— Господи, дорогая… – начал отец, морщась. — Что произошло?

— Сейчас узнаешь, – с хищным оскалом выпалила Скарлетт. — О, явилась, – голос пропитывается ничем не прикрытым презрением, когда в зал входит женщина низкого роста в белой униформе. С непонятливым видом домработница останавливается перед ней, держа в руках какую-то тряпку.

— Мисс Гилл? – осмеливается вымолвить Роксана, поднимая глубоко посаженные глаза на неё.

— Я, вроде бы, просила не лазить в моей комнате? – тон граничит с истеричным, когда слова отскакивают от зубов. — Я, мать твою, просила?!

— Мисс…

— Почему до тебя, тупая свинья, не доходит? – подходит ближе, не скрывая своего омерзения. — Я сотню, тысячу блядских раз повторяла, – задыхается Скарлетт, – не лезь в мою комнату. Ни при каких обстоятельствах, блять, не открывай дверь, если она заперта.

— Скарлетт, – подаёт голос мужчина. — Подбирай вы…

— Помолчи, – переключается с побледневшей от неожиданных нападок женщины на отца. — Вон, жёнушке своей нотации читай, – с открытой насмешкой смотрит на Джулию, ушедшую в кухню. — Меня не надо воспитывать, и уж тем более – затыкать. А ты, – не перестаёт плеваться ядом в порыве ярости, готовая ударить женщину по её уродливому лицу, – не подходи ко мне. Ни ко мне, ни к моей комнате. Обходи её, чёрт возьми, десятой дорогой. Даже если там будет восемь слоёв пыли на столу – не подходи, – выдыхается. — Тебе ясно?

Перепуганная домработница что-то неразборчиво мямлит.

— Потому что в следующий раз, – наступает ближе и переходит на зловещий шёпот – такой, чтоб услышать его могла только она. — Я отрежу твои грёбаные пальцы, пропущу через мясорубку и заставлю сожрать.

Кривится в попытке отдышаться.

— Я всё сказала, – отворачивается от неё и уходит наверх, слыша за своей спиной бормотание отца. Наверное, она – ужасная и неблагодарная дочь.

Куколка.

Захлопывая дверь, Скарлетт думает о том, насколько сильно ненавидит это слово. Ведь, по сути, папочка действительно пытается сделать её куколкой: красивой и до смешного безвольной, той, что только и умеет радовать глаз. Такой, какую можно с гордостью показать своим знакомым и друзьям, поставить на самое видное место и любоваться целый день, переодевать, менять причёски и позы, заставлять говорить. Дёргать за нитки. Вить верёвки.

Скарлетт садится на кровать и думает о том, насколько сильно ненавидит натуру своего душного узколобого отца, который только и умеет, что разговаривать о своём концерне и финансах.

Эмоциональный холод – то, в чём она росла всю свою бессознательную и сознательную жизнь.

Ей никогда не приходилось видеть проявления искренних, тёплых чувств внутри своей семьи. Одни лишь формальности и вещи, которые подобает делать всем правильным семьям: иногда куда-то ездить вместе, обниматься на фотографиях, фальшиво улыбаясь в объектив, обговаривать планы на ближайшие дни и содержание прошедших за обеденным столом.

Бывало ли такое, чтоб родители хоть раз говорили, что любят её без особых на то причин?

«Меня расстраивает твоё отношение к некоторым вещам, Лэтти»; «Меня разочаровывают твои оценки по алгебре, Лэтти»; «Меня разочаровываешь ты, Лэтти».

Скарлетт падает на мягкую заправленную постель, кладя руки на живот.

Нет. Только требовали: быть лучше других, не опускаться до конкретного уровня, вести себя достойно, хорошо учиться и не подводить родителей не подводить родителей ни в коем случае не подводить родителей.

Если так подумать, вся её жизнь – игра на публику. Её призвание – жить для публики.

Куколка. Во всём одинаковая пустышка, чётко очерчённый образ, призрак без намёка на плоть. Главное не покрыться трещинами.

Такую публику она захочет умертвить.

— Умертвить, – слово застывает на потрескавшихся губах. Подскакивает, как ошпаренная. — У-мер-твить, – с восхищением разбивает на слога, вставая с кровати. Стучит пальцами по щеке и поворачивается к брезенту, что накрывает широкую деревянную доску, размерами напоминавшую школьную. Сдёргивает ткань. С ужасом понимает, что эта сука лезла и сюда. — У-мер-твить.

Брезент падает, приземляясь на мягкий ковёр. Перед её глазами – чёрно-белые фотографии, документы и вырезки из газет, прикреплённые к доске бесцветными кнопками. Всё это разбито по блокам и соединено красными шерстяными нитками.

— У-мер-твить.