КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

— Я не трону тебя, если вернёшься. А ты…

— А я не даю обещаний, которые не могу сдержать.

— То есть, – пальцы больно впиваются в бедро, – ты мне солгала?

Люди в библиотеке начинают оборачиваться.

— Нет, – ровным тоном проговаривает Гилл. — Я вернулась.

— Ко мне?

Скарлетт чувствует исходящую от него опасность так же отчётливо, как аромат собственных духов.

— К тебе, – сквозь расширяющийся ком в пересохшем горле говорит она; дышать становится больно.

Как будто кто-то щёлкает выключателем.

— Отлично, – улыбается Ричард, убирая руки.

Одна эмоция настолько быстро вытесняет другую, что Гилл вздрагивает: буквально секунду, чёртову секунду назад он рычал ей на ухо, как голодный пёс, готовившийся разодрать глотку беззащитной жертве, а теперь – улыбается. Улыбается ослепительно, искренне, поправляя падающие на глаза непослушные волосы и выглядя до чёртиков непринуждённо. Так, словно они – хорошие давние друзья. Так, словно это не он набрасывался на неё.

— Тогда пойдём, – кивает в сторону выхода. — Я хочу показать тебе кое-что.

Это «кое-что» пугает. Её терзают смутные сомнения, ведь в чёрных глазах снова сверкает нечто знакомое.

— Что именно?

Скарлетт блокирует свои эмоции ещё до того, как успевает их идентифицировать.

Она знает, какой нужно выглядеть. Она знает, под каким углом нужно на него смотреть.

Она знает, ведь хочет пробраться под его кожу.

В салоне его машины – цитрусово-древесные ноты. Девушка различает в смеси бергамота и апельсина лаванду с сандалом, не сводя глаз с бордового саше.

Гилл хлопает дверью, когда он останавливается на Расселл-стрит.

— Старая тюрьма?

Музей. Знаковое место.

— Ага, – писк и хлопок; кладёт ключи в задний карман. — Ночью здесь клёвая подсветка, но в такое время я по музеям не шастаю.

Мрачно.

Высокое здание с решётками на квадратных узковатых окнах.

— Здесь же Неда Келли повесили?

Ветер разносит шелест весенних листьев.

— Вроде да.

Скарлетт морщится.

Рюкзак она оставила на заднем сиденье, с собой взяв только телефон. Гилл была достаточно наслышана о данном месте: и об экскурсиях, проходящих здесь, и об инсталляциях здания, и о бывших узниках тюрьмы, но сама никогда сюда не приходила. Когда-то хотела. Только в последний момент

(«как обычно»)

передумала.

— Я надеюсь, нас не будут арестовывать или типа того? – приближаются ко входу; темп шагов практически одинаковый.

— Это не обязательно, – смеётся. — Насколько я знаю, можно посмотреть всё самим.

Скарлетт не глупая. Она прекрасно понимает, что всё происходящее сейчас – спектакль. Баркер ведёт себя мило и слишком просто, разговаривая с ней о безобидных вещах, беря инициативу на себя. Она не знает, для чего он пытается её разыграть.

Скарлетт видит эту ложь, как если бы та гранатовым соком стекала с его языка на подбородок. Осознаёт, что в нём – ни капли правды. Искренности нет места.

Ричард будет таким до тех пор, пока на его силуэт не перестанет падать свет софитов.

И, как хорошая актриса, она принимает участие в спектакле.

— Была здесь когда-нибудь?

Через несколько минут он уже пожалел о том, что курил перед входом: во рту – ужасная горечь, которую парень мечтает сплюнуть.

— Нет, – Скарлетт пожимает плечами, поднимая голову кверху. Коридоры здесь чертовски узкие, а стены выкрашены в мерзотно-жёлтый. Краска давно облупилась, оставив после себя лишь белые пятна. — А ты?

Холодно.

— Один раз. В детстве, – руки в карманах.

— И как? – поправляет хвост, улыбаясь. — Понравилось?

— Не знаю. Я уже ничего не помню.

Это место – напоминание. Гулкое эхо на мелкие частички раскалывается под потолком в то время, как они поднимаются по металлической лестнице. Внизу перешёптываются другие посетители, останавливаясь напротив исторических документов в рамах, что вывешены возле камер.

Напоминание о том, почему он должен быть осторожным.

— Что ты думаешь о смертной казни?

(«я думаю, что мне она обеспечена»)

Он не выдержит.

Расхаживая вдоль коридоров, что полны туристов и их экскурсоводов, Рик с замиранием сердца понимает что, рано или поздно, это коснётся и его. Рано или поздно все тайны всплывают наружу, как тела утопленников, даже если спрятать их за семью замками и зашить себе рот шёлковыми нитями.

Рано или поздно пропажи шестерых девушек приведут к нему.

Шерстяной клубок, который никогда не должен быть распутан.

— Чистой воды лицемерие.

Когда его поймают, он повесится. На простыни или удушит себя собственными руками, выгрызет вены, разобьёт голову об стену – заключения он боится больше всего.

Ричард мог бы выдержать всё, он знал; всё, кроме отсутствия свободы. Всё, кроме изоляции и гниения заживо.

Лучше расшибиться.

— Да?

Они подходят к оснастке для повешения заключённых. За стеклом – бутафорское тело, лицом повёрнутое к рассыпающейся стене. Обе его руки заведены за спину и скованы ремнями. На шее – верёвка.

— Да, – останавливается у стекла, на которое падают блики света, и присматривается к экспонату. — Все жизни имеют одинаковую ценность, вне зависимости от того, каким является или являлся его обладатель. Убивать одного человека в наказание за убийства других – лицемерно. И само по себе глупо звучит.