КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

Пустая стеклянная бутылка стоит совсем рядом, так, что до неё можно дотянуться. Дотянуться и разбить об его грёбаную голову.

Он бил её, но казалось, будто целовал самым нежным образом – так, как это бывает в романтических фильмах.

Он зажимал запястья с трепетной лаской, заламывал руки, давил, раздирал кожу так изнеженно, что она бы никогда не сказала ему «хватит». Она бы ни за что не попросила перестать.

Да, ей хотелось – до боли в костях и внутренних разрывов, скрежета зубов и содранного горла, до тошноты и желания выть.

(«на самом деле скарлетт ты просто блять конченая шваль»)

Она скулила от глухой боли, которой дышала вместо удовольствия, позволяла слезам течь, тщетно пытаясь пресечь все порывы вскрикнуть.

Если Баркер – ублюдок, то Гилл – последняя шалава, стонущая и извивающаяся под ним, – выжимающим все соки животной беспощадностью и блеском в сверкающих глазах.

Как очевидный факт.

Скарлетт полощет рот холодной водой, уверяя себя в том, что ей противны касания Ричарда, как противны его покрытые кровью и слюной пальцы, обманчиво тёплый голос и угольно-чёрные волосы. Умывается, пытается втереть воду в покрасневшее лицо и вытирает белёсый пар со стекла, лицезрея, как сильно посинели запястья.

Вибрации его толчков ползут по дрожащим коленям вверх.

Ей больно переставлять даже чёртовы ноги, но она ловит себя на мысли о том, что была бы не против, произойди это вновь.

Ричард – этажом выше, дует шмаль и покрывает глазные яблоки сеткой красных сосудов, пытаясь успокоиться, чтоб не наброситься на неё снова, но Скарлетт до сих пор ощущает его в себе.

Грязьгрязьгрязьшлюхашлюхашлюхагрязь.

Пускай его самооценка поднимается. Пускай льстит себе тем, что трахнул её – выбившуюся из сил, такую послушную, пускай довольствуется тем, что она не стала бороться. Пускай, хорошо, здорово. Пускай, ведь под утро она задушит Ричарда цепью с его же джинсов.

Скарлетт возвращается в его спальню через двадцать восемь минут.

Ричард выкуривает лимонный сканк, на шестьдесят процентов состоящий из сативы.

Они спят в одной комнате – парень, хранящий удавку в прикроватной тумбочке, и девушка, неосознанно задумывающаяся над тем, как долго придётся держать подушку над его лицом.

Смешно до одури.

Его утро начинается в семь часов, с громкого голоса, исходящего из библиотеки.

В Ричарде внутренности затапливает сладкая истома, и он сходу пытается угадать, чем это вызвано – последствия травы или события неспокойной ночи? Так или иначе, он выспался. Выспавшийся Рик – счастливый Рик.

На удивление, Баркер даже не трёт глаза. В нём, почему-то, кипит энергия, ещё спросонья преследует чувство фантомного воодушевления. Желание творить грызёт его с того самого момента, как он раскрыл веки и глянул на время.

Суббота. Класс.

Трижды проклятый организм отказывался спать больше пяти с половиной часов; не сказать, чтоб сильно мешало, но иногда Ричард испытывал зависть, слыша, как кто-то выхваляется семнадцатичасовым сонным марафоном, в то время как он даже половину этого времени проспать не способен. Зато вполне возможно повысить свою продуктивность.

(«продуктивность в вынюхивании дорог»)

Сбрасывая с себя одеяло, Рик обходит библиотеку, в которой Скарлетт эмоционально читает какую-то пьесу,

(«наверное, вчера слишком сильно головой об кровать ебанул»)

судя по содержанию – «Ромео и Джульетта».

Он пальцем стягивает веки вниз, смотря на покрасневший белок в зеркале. Наверное, от травы у него уже выработалась психологическая зависимость.

Спустя время Ричард заливает хлопья апельсиновым соком, ведь ненавидит молоко. Шаркает наверх, не причёсываясь и не считая нужным делать со своим внешним видом хоть что-то. Рука, держащая красную пиалу, пульсирует от боли, потому что порез, оставленный на его предплечье, глубокий до неприличия. Перед тем, как приступить к поглощению пищи сомнительного качества, Рик лезет в аптечку. Понимает, что сегодня её уже открывали и обрабатывает рану.

В лёгкие настойчиво просится блядский «Гипнотик», которым покрыт каждый сантиметр шеи Скарлетт… Нет, не только шеи, она вся пропитана горькой ванилью с верхними нотами миндаля. Да, Скарлетт истошно, отчаянно старается перебить омерзительно-привлекательный запах смерти, залить глаза винтажным «Диором», лезет из кожи вон, только бы скрыть застоявшийся сладковатый шлейф трупного разложения. Но он тянется за ней, словно кровь на снегу, а Рик, как гончая, чует её за километры. Он не настолько глуп.

С белоснежным бинтом на руке Ричард идёт наверх, в библиотеку, туда, где Гилл вновь начнёт разыгрывать спектакли для одного зрителя.

Баркер почти прав.

Она сидит на столе.

Среди высоких шкафов, полки которых прогибаются под книгами, у стены расположен стол с выдвижными ящиками из красного дерева; на нём – стопки прошлогоднего «Кинфолка» и помятая пачка синих «Данхилл».

— Кто эта барышня рука с рукой с тем кавалером?