Учихи краснели, пыхтели и отказывались признаваться, что это именно их глава рассказывает о таких похождениях… И вообще думали, как бы так его сместить тихонечко. А то, конечно, Мангекью, но, блин, честь клана!..
— Как на севере однажды
Встретила она моржа,
Клык моржовый тверд и гладок!
Только сунут не туда!
Изуна, обидевшись, что никто, кроме Тобирамы, не поддерживает братика, забрался на сцену со струнным инструментом и мягким, ангельским голосом пропел:
— Вот узнали про злобину
Все в селении Карины.
Ой, разврат, ой, разврат!..
Пожеланье принято!
Тобирама уже натурально всхлипывал. Спроси его кто, что именно настолько развеселило, Сенджу и не ответил бы — но был абсолютно уверен, что это шикарно. И вообще одно из лучших воспоминаний будет.
— Учиха, я тебя люблю! — проорал он, стараясь хотя бы ржать не так заливисто.
— А ты уточняй, которого! — звонко ответил Изуна в ритм стихов. Мадара усмехнулся и продолжил, чуть занизив голос:
— Был у девки один друг,
Друг, ничего больше.
Полдеревни не друзей.
Ну а друг — в пролёте.
Тобирама рассмеялся:
— Да обоих!
Хаширама с невинной улыбкой сыпанул что-то на огонь своей жаровни. Может, и специи, но улыбка была слишком уж невинной. А то что один отото веселится?
Сенджу, посматривающие на Учих слегка снисходительно, тоже залились краской. За верхушек клана было стыдно всем. Неизвестно ещё, что хуже — похабные частушки или публичные признания в любви.
Но время прошло, задор заразителен, травки Хаширамы действенны, и вот все зрители расслабились и засмеялись, громко хлопая в ладоши.
Это был успех.
— Эх, сынок, — проворчал старший купец. — Такое представление. Жаль, что рассказать никому не сможем.
— Почему? Суровые шиноби нас убьют ради сохранения тайны? — испугался веснушчатый малец.
— Хе. Нет. Нам просто никто не поверит.
***
С праздника удалось вырваться далеко заполночь. Старшее поколение давно расползлось по домам, получив халявной еды, а вот разгорячённая молодёжь долго общалась, обменивалась новостями и историями. Драк уже не было, а вот спонтанного расползания по кустам — хоть отбавляй. Ещё бы. Мадара и Изуна случайно или специально, но сместили всем мысли именно в этом направлении.
Однако сами они просто сбежать не могли и сидели до последнего, следя за порядком. Всячески веселясь при этом, конечно, но хотелось-то не этого… Однако оставлять накуренных бывших врагов одних всё-таки не стоило.
— Это был самый лучший праздник, — поделился Тобирама, беззастенчиво повисший на обоих Учихах сразу.
— Согласен, хорошо повеселились, — проговорил Изуна, чуточку задумчивый. — Воевать после такого вряд ли уже получится. Куда сейчас?
— Идемте к нам, — предложил Хаширама, тоже прибавляясь к объятиям. — Точнее… Есть у меня один домик. До утра не найдут точно.
— Пошли, — зевнул Мадара, приобнимая Хаши. — А то как-то завидую молодёжи.
— Завидовать ты им перестанешь утром, когда за ними родители придут, — проворчал Изуна.
— Угу, угу. Отобьются как-нибудь, — заржал нии-сан, — совместными силами!
Тобирама хмыкнул:
— Ваш темперамент да на нашу выносливость? Скорее, это будет «убивайте, только не будите…»
Хирайшин подхватил всех четверых, перенося с праздничной площадки на тихую уютную полянку, залитую лунным светом. В тени деревьев и впрямь притаился небольшой домик, явно выращенный мокутоном.
— Хорошо… — Тобирама отпустил Учих, потянулся. Шальное веселье, заставлявшее кровь пузыриться и бурлить, наконец-то улеглось.
Мадара обнял братишку, прижимая усталого няшку к себе, а потом и вовсе поднял несопротивляющуюся тушку на руки. Изуна засопел сердито, обнимая. Он действительно очень и очень соскучился. И очень беспокоился. И вообще!..
Нии-сан погладил и отнёс в дом. Специфика Мокутона чувствовалась — всё, что можно было сделать из дерева, было сделано из дерева. Даже вместо ковра был мягкий мох. Туда Мадара брата и усадил, поглаживая нежно-нежно. С двух сторон устроились Сенджу, тоже обнимая и поглаживая по волосам — кажется, страсть к чужим лохмам в этом семействе была не только у Тобирамы. Изуна посопел-посопел, задумался. А потом резко дёрнулся, ухватил Тобираму за отворот, чтобы просто так не сбежал, и вцепился поцелуем. Сенджу ответил, зарылся пальцами в волосы, окончательно растрепывая хвост. Оторвался на секунду, оценил реакцию Мадары — в брате он не сомневался, — кивнул сам себе и снова поцеловал Изуну, опрокидывая его на мягкий мох.
Учиха оказался неожиданно податливым, проминаясь под ним с мягкостью того же мха. Прогибался, поддавался, но при этом был невероятно требовательным, втягивая в умопомрачительный поцелуй, прижимая к себе и прижимаясь сам. Не покидало ощущение, что этим поцелуем он вытягивает чувства, волю и душу, а снизу — так чтобы стекало лучше.
Мадара откинулся назад, расслабленно наблюдая.