Кровать с золотой ножкой

Наконец он на свободе! Но вместо долгожданного чувства облегчения давила какая-то тяжесть. Глаза постреливали во все стороны, сердце стучало тревожно, словно вся рижская полиция сбилась с ног, его разыскивая, а в Центральной тюрьме для него была уже приготовлена камера. Недостатка в деньгах он не испытывал, а как вести себя в отелях, ресторанах и других общественных местах, он назубок выучил, наблюдая за блестящими денди киноэкрана. И тем не менее у него поджилки тряслись от страха и сосало где-то под ложечкой.

Покружив по центральным бульварам, Индрикис вспомнил, что весь день не ел, и остановился перед сверкавшей медью дубовой дверью «Римского погреба». Навстречу вынырнул плечистый швейцар, которого сдвинуть с пути, похоже, было бы не легче, чем груженый вагон.

— Пардон, — пробормотал Индрикис, вскинув к котелку два пальца.

Чуть дальше попалось кафе. В тот момент, к счастью, туда входила гурьба молодых людей, и Индрикис, собравшись с духом, бросился следом за ними, как самоубийца с камнем на шее бросается в омут. В полупустом зале нежно ворковала музыка. Предупредительные официантки бесшумно скользили взад-вперед, без видимых усилий пронося высоко поднятые подносы с посудой. Индрикиса осчастливили меню, одарили улыбкой и приголубили вниманием.

— Подайте мне…

Уверенно начатая фраза повисла в воздухе. Он умолк, не зная, что дальше сказать. Официантка понимающе глянула и принесла ему чашечку черного кофе и стакан воды. Он выпил три таких чашечки кофе и три стакана воды, прежде чем решился попросить принести десяток пирожных.

До закрытия кафе Индрикис заказал себе еще бульон, три пирожка, сдобных булочек и несколько кусков торта. После рюмки шартреза волнение немного улеглось, а после мартеля стало совсем хорошо, затем, поочередно дегустируя мокко, липкое шерри и осклизлый бенедиктин, Индрикис медленно, но верно стал перемещаться в некие блаженно-лучезарные сферы. Точка была поставлена, когда вдруг явилась мысль разыскать Атиса Вэягала. Адрес его он в свое время занес в записную книжку. Извозчичья пролетка повезла его куда-то, конские подковы на брусчатке мостовой выбивали размеренную дробь — клик-клак, клик-клак. Вокруг стояла тишина, и в какой-то момент ему показалось, что его доставили обратно в Зунте, однако на душе было покойно и хорошо.

Не без труда выбравшись из пролетки, он себя увидел стоящим перед высоким зданием. Черной головешкой в усыпанное звездами небо упирался церковный шпиль. Парадная дверь дома, к счастью, оказалась незапертой. Благополучно поднялся до первой лестничной площадки, а дальше — темнота. Потолкавшись в потемках, Индрикис присел на ступеньку лестницы и задремал.

Его разбудила девушка с корзинкой в руке, должно быть служанка. Та приняла его сначала за мертвеца, потом за грабителя и лишь потом за студента. После того, как он сообщил, что разыскивает Атиса Вэягала.

— Ах, Атиса, — как-то многозначительно протянула девушка.

Атис Вэягал жил на шестом этаже, где лестничные перила уже не украшало чугунное литье, а дверь была низкая и узкая. При появлении Индрикиса в мансарде лежавший на широкой железной кровати Атис даже не повернул к нему головы.

— Кто бы ты ни был, — пробурчал Атис, — сейчас же сбегай в монопольку, притащи четвертинку и полдюжины пива. Если нет денег, сволоки в ломбард скелет, заложи часы. И быстро!

Когда же Индрикис не сдвинулся с места, в нерешительности продолжая переминаться с ноги на ногу, взлохмаченная голова нетерпеливо оторвалась от подушки:

— Ну, что стоишь как столб…

— А где эта самая монополька?

Голова сначала подскочила кверху, а затем повернулась лицом к Индрикису:

— Что вам тут нужно? Кто вы такой?

Встречаться им доводилось и прежде, однако теперь пришлось знакомиться заново. Особой радости Атис не выказал.

— Черт бы тебя побрал! — Весь скривясь, он растирал ладонью лоб. — Приперся спозаранок — Знал бы ты, что значит упиться глинтвейном и каково терзаться похмельем. Брысь отсюда! Зайдешь через неделю!

Когда Индрикис вернулся с затребованной четвертинкой, они друг к другу присмотрелись повнимательней. И надо сказать, обоюдные симпатии заразили их весельем, как иной раз обоюдная скука заражает зевотой.

— Родственничек разлюбезный, а у тебя, как погляжу, руки тоже дрожат с перепоя. Ну да ладно, вместе будем лечиться, — рассмеялся Атис.