Кроваво-красные бисквиты

– Прямо так и побежал, а местами даже через могилы перепрыгивал, ну, там, где оградок нету. Вот как бежал. Я сам, глядя на это, испугался. Никогда не боялся, почитай что с малолетства возле покойников, привык. Думал, что и нету во мне страха этого, ан нет – есть! Как посмотрел на него, так у самого мороз по коже и дыхание перехватило.

– И что же его так испугало?

– Да, видать, могила его испугала. Крест новый. Больше нечему. Ведь он как увидел ее, так сразу и слетела с него вся скоморошина.

– А пойдем, Савелий, сядем где-нибудь. Вон я вижу лавочка в тени. Пойдем сядем, да я тебя кое о чем расспрошу, если ты не против, конечно!

– Не против, да и что мне делать, кроме того, как за порядком следить да вот людям, таким, как вы, помогать.

Фома Фомич вместе со сторожем пошли в сторону садовой скамейки, которая стояла под раскидистой шелковицей. Кочкин решил заняться практической деятельностью – осмотреть кладбище, что-то негромко сказал начальнику сыскной и куда-то исчез. Фон Шпинне всегда восхищался этой способностью своего чиновника особых поручений с легкостью ориентироваться в любом незнакомом месте. Там, где другой человек закружится и заплутает, Кочкин всегда находил дорогу. Было у него какое-то неестественное чутье.

– Прежде чем мы с тобой продолжим, – доверительно заговорил фон Шпинне после того, как они со сторожем уселись на скамейку, – скажу тебе, Савелий, без лукавства, кто мы такие. Мы полицейские из губернии. У нас там помер городской голова, и мы ищем наследников. По слухам, кто-то из его родни живет здесь, у вас…

– А фамилия-то у головы как была?

– Скворчанский!

– Так ведь это тот, кто на кладбище приходил! – воскликнул сторож.

– А ты откуда знаешь его фамилию?

– Он так назвался. Но он живой был…

– До того, как умрут, все живые! – философски заметил начальник сыскной. – Вот и Скворчанский, когда сюда приходил, живой был, а потом помер. Да если честно сказать, не своей смертью помер…

– Это как же?

– Убили его!

– О, горе-то какое!

– Я у тебя, Савелий, вот что спросить хотел. Мы тут в гостинице у Стратониды Ивановны остановились, так вот она нам поведала, что будто бы были такие случаи у вас в городе, когда людей живыми хоронили. Вот я и подумал, кому это может быть известно, как не кладбищенскому сторожу. Ну так что, были случаи, или врет Савельева?

– Нет, не врет. Были такие случаи, вернее случай. Один раз это было, и не на нашем кладбище. Купца Махоркина живым похоронили, в каком-то беспамятстве он был, опоили его, что ли. Точно сказать не могу. Вот, значит, похоронили его, а он, уже будучи в могиле, пришел в себя. И как только ему удалось выбраться наружу? Вот как было!

– А на вашем кладбище, значит, подобного не случалось?

– Нет, на нашем не было такого, я бы знал. Уж больше пяти десятков лет я тут служу, и ничего похожего!

– А может быть, странности какие-нибудь случались… – с ленцой в голосе проговорил фон Шпинне.

– Странности случались, в кладбищенском деле без странностей не обходится. Покойники, они ведь разные: одни спокойные, а другие озорные…

Чтобы сторож не нырнул в мистические фантазии, фон Шпинне решил несколько сменить тему.

– Стало быть, ты, Савелий, больше пятидесяти лет тут покойников сторожишь. Это сколько мимо тебя похорон-то прошло, наверное, не счесть?

– Отчего не счесть, можно счесть, если по могилкам глянуть…

– Ну, тогда ты, должно быть, и похороны Прудниковой помнишь?

– А как же? Помню! Я и не токмо ее похороны помню, но и батюшки ее, и матушки. Они же все тут лежат. Вон могила Глафиры, а чуть левее – это матушка ее лежит, а еще левее – отец. Могучий был человек, а отчего помер, до сих пор тайна…

– Ходят слухи, что это Глафира его отравила, а потом, вслед за отцом, и мать… – осторожно проговорил начальник сыскной, не зная, как на его слова отреагирует сторож.

– Верно, ходили такие слухи, но я в них не верю, – спокойно и добродушно проговорил Савелий. – Глафира, она тихая была. Я ее хорошо помню, хоть и лет с тех пор прошло о-го-го! Вроде даже и чуток блажная. В церковь ходила часто, ни одного воскресенья не пропускала… Может, слухи и верные, отравили Прудниковых-то, однако это, как мне думается, была не Глафира…

– А кто же тогда?

– Да мало ли людей злых на свете…

– Ну, может, это все-таки Глафира сделала? Она же, говорят, в подоле принесла, а отец строгий был…

Начальник сыскной специально приплел то, что Глафира якобы принесла в подоле, это было неправдой, по крайней мере, Фоме Фомичу это было неизвестно. Но эти слова, по мнению фон Шпинне, должны были возмутить старика, а произошло другое.

– Отец, ваша правда, строгий был, однако к дочери своей хорошо относился. И то, что она в подоле принесла, он ей простил. Это мне известно. Нет, это не Глафира! А вот муж ее, тот мог, наверное…

– А кто был ее мужем?

– Ну, тут я вам не пособник, чего не знаю, того не знаю, да по правде ежели говорить, то и знать не хочу.