Кроваво-красные бисквиты

При дневном свете город Сорокопут выглядел несколько иначе, чем ночью, но было затруднительно сказать, лучше или хуже. Грязный, пыльный, серый, тоскливый… Площадь, вокруг которой стояли все значительные городские постройки, была мощена булыжным камнем, который возили откуда-то из дальних карьеров. Камень был с искоркой, которая нет-нет да и играла в погожий день. Но это было в незапамятные времена, теперь площадь имела вид неопрятный из-за натаскиваемой с соседних, немощеных, улиц грязи. В некоторых местах под ее толстым жирным слоем нельзя было рассмотреть мостовую, но она, как утверждали старожилы, была.

Фома Фомич и Кочкин, не обращая никакого внимания на городские виды и не отклоняясь от первоначального плана, направились к гостинице Мамыкиных. Она, как уже было упомянуто, находилась здесь же, на площади, только располагалась ближе к железнодорожной станции. И этим своим более выгодным размещением вызывала зависть у Савельевых. Надо заметить, что с виду гостиница не производила впечатления такого уж скверного места, как говорили недоброжелатели. Добротное, в три этажа, здание, при этом стоит отметить, что первый этаж был каменным, а два других деревянными. Это выглядело выигрышней, чем у Савельевых, потому как у них все было деревянным.

Сыщики взобрались на высокое крыльцо, по всему видно, что недавно выстроенное, толкнули дверь и вошли. Тут же удивились простору, который их встретил: большая комната, светлая, хрустяще чистая; в правом углу стойка, напоминающая буфетную. За стойкой стоит женщина пышнотелая, пунцово-румяная, в цветастой купеческой блузе из рытого бархата. Увидала незнакомцев и обрадованно вышла им навстречу:

– Здравствуйте, гости дорогие! – голос звонкий, певучий.

– Здравствуйте! – ответили ей разом сыщики. А Фома Фомич еще и улыбнулся, сверкнул, до боли в глазах, белыми зубами, чем покорил звонкоголосую.

– Приезжие? – спросила она, не переставая улыбаться.

– Приезжие! – кивнул фон Шпинне.

– Верно у Савельевых остановились?

– А вы откуда знаете?

– Да тут ведь все просто: если приезжие, то где-то остановились, а если не у нас, значит, у Савельевых. В Сорокопуте только два места, где поселиться можно… Я хозяйка. Мамыкина Раиса Протасовна. А вы чего же это, господа хорошие, к Савельевым пошли, к ним и дальше, и условия гаже? Неужто кто-то вас надоумил?

– Встретили в поезде проводника…

– Это Кольку, что ли?

– Ну да, его, Николая…

– Да какой там Николай? Не заслужил он, чтобы мы его Николаем звали. Колька! – Раиса Протасовна была категорична, однако делала это весело, и такая категоричность воспринималась со стороны почти безболезненно.

– Ну так вот, встретили проводника, он нам и посоветовал у Савельевых остановиться…

– Да потому и посоветовал, что зять он ихний!

– Говорит, к Мамыкиным не ходите, там грязно и клопов много…

– Да сам он клоп! – громко воскликнула хозяйка и рассмеялась. – Вот завелся гад поездной, и жизни нету от него. Ездит там да всякие гадости про нас рассказывает…

Хотел вначале Фома Фомич расспросить Мамыкину про Глафиру Прудникову, но потом передумал. Что-то тренькнуло внутри: «Не время!» А завел фон Шпинне другой разговор:

– Вы не помните, тут к вам больше чем месяц назад приезжал господин… – полковник в двух словах набросал портрет Скворчанского.

– Ну как же, помню. Видела я его, заходил сюда… – кивнула хозяйка.

– Отчего же он у вас не остановился?

– Да шут его знает! – хохотнула Мамыкина. – Видать, что-то ему у нас не понравилось или кто-то… – она повела плечом.

– Он что-нибудь спрашивал?

Хозяйка насторожилась. Веселые огоньки в ее глазах погасли, их сменил подозрительный блеск.

– Спрашивал! А вам зачем это знать понадобилось?

Фома Фомич снова наплел про то, что они разыскивают наследников. Мамыкина слушала, взгляд ее опять поменялся на веселый и озорно скакал с одного визитера другого.

– Ну что спрашивал? – после слов фон Шпинне проговорила она. – Да я уж и не припомню, что-то спросил, а что… нет, не вспомню… Хотя… Да, он спросил, давно ли мы в Сорокопуте живем.

– Что вы ему на это ответили?

– Ответила, что давно. Хотел он у меня еще что-то спросить, даже рот открыл, а потом передумал, махнул рукой, простился и ушел. Странный господин.

– Он больше к вам не заходил?

– Нет, а что ему тут делать?

«Что-то хотел спросить, а не спросил… Отчего же это он не спросил? Ведь не за тем заходил, чтобы узнать у Мамыкиной, давно ли она в Сорокопуте живет… Ну, мы с Меркурием тоже ведь не затем зашли, чтобы о Скворчанском расспрашивать…» – рассуждал про себя фон Шпинне.

Кочкин посматривал на Фому Фомича и тоже задавался вопросом: «Отчего начальник не спрашивает Мамыкину про Глафиру? Забыл, зачем зашли? Нет, не мог он этого забыть. Наверное, решил с этим делом повременить».

– И то верно, – соглашаясь с Раисой Протасовной, кивнул Меркурий, – что ему у вас делать, когда он у Савельевых поселился. А вы его раньше-то видели, господина этого?

– Того, который заходил?

– Да!

– Нет! Раньше я его не видела! – мотнула головой хозяйка. – Но признаюсь, если бы я его и видела раньше, то не запомнила, память девичья.