Кроваво-красные бисквиты

– Нет, на самом деле мы разные, только присмотреться нужно…

Фома Фомич поставил старосту рядом с братом и принялся рассматривать.

– Да, – согласился он, – вы действительно разные, но если смотреть на вас поодиночке, спутаешь, точно спутаешь. Ну ладно, Кондрат, веди нас в свои покои, где ты там живешь. Да не бойся, мы что надо спросим и пойдем. Люди мы не злые, просто строгие, а это, надо заметить, не одно и то же. Я вижу, тут и мебелишка после прежней владелицы осталась…

– Да-да! – закивал староста.

Прошли в другую комнату. По смятой постели можно было понять, что большую часть времени Кондрат проводит именно здесь. На столе, придвинутом к заколоченному окну, стояла глубокая миска с недоеденной гречневой кашей, от которой еще шел пар.

– О, да мы прервали твой обед, извини, – сказал, глядя на кашу, фон Шпинне.

– Да ничего… – отмахнулся Кондрат.

Все расселись, кто где смог: начальнику сыскной достался единственный в комнате стул, братья сели на кровать, Кочкин примостился на каком-то коробе.

– Ну, рассказывай, Кондрат, что у тебя с исправником, с Никитой Станиславовичем, приключилось, за что он на тебя осерчал, да так осерчал, что тебе хорониться приходится?

– Да не знаю я… – ответил Кондрат и уронил голову.

– Ну нет, это не разговор. Что значит, ты не знаешь? Все ты знаешь. Так не бывает, когда один человек на другого серчает просто так. Ведь должна же быть причина, и она есть, я в этом уверен. И надеюсь, ты мне о ней расскажешь, ну!

– Давай я! – вызвался помочь брату Тимофей Силыч.

– Ну давай ты, – кивнул фон Шпинне, ему было все равно, кто будет рассказывать. У старосты это даже побойчее выйдет.

– Он, я про исправника, продать его хотел не то татарам, не то еще кому-то…

– Кого хотел продать?

– Кондрата хотел продать!

– Меня! – отозвался Кондрат.

– А почему он тебя хотел продать, а не кого-то другого?

– Да он всех продает, кто ему под руку подвернется. Но старается торговать людьми из деревень…

– Нет, Кондрат! – оборвал его начальник сыскной. – Ты давай мне правду говори. Почему исправник на тебе остановился? Таких, как ты, в уезде много, а честь быть проданным оказана именно тебе. Почему?

– Да грешок за мной, подати я не уплатил, вот он и привязался ко мне…

– Ах вот оно что, подати не уплатил. Подати платить надо, но не об этом сейчас наш разговор. Ты мне расскажи, как это все происходит, продажа эта. Что, вот так вот берут человека и, как в конском ряду, продают, кто цену даст?

– Нет, у нас все по-другому…

– И как это по-другому?

– Исправник говорит, что ладно, прощу я тебе твои провинности, но и ты мне тоже навстречу пойди. Людям тут помощь требуется, ну там что-то построить или еще что сделать, ты, мол, с ними съезди, поработаешь там недельку, а потом назад они тебя привезут…

– Что же, вполне безобидное предложение, – бросил Фома Фомич.

– Да так-то оно так, однако не совсем это безобидно, – Кондрат уже вел довольно смело и бойко, – ведь это исправник говорит, поработаешь недельку да домой. А там, куда тебя увозят, а это ох как далеко, ничего про недельку не слыхали. Там у них другая неделя! Они считают, что ты у них работать по гроб жизни будешь, потому как деньги исправнику за тебя уплачены…

– А скажи, Кондрат, откуда тебе это все известно, раз ты там не был?

– Да у нас тут мужик один, так же как и я, с податями… Вот его исправник и отправил туда. Так ему, мужику, убежать удалось! Уж как, не знаю, да он и не говорил. Мужик этот оттуда цельный месяц, а то, может, и больше пешком шел, вот он мне и рассказал. Я-то ему вначале не поверил, думаю: врет шельма! А когда сам нос к носу с исправником нашим столкнулся, да еще он мне про то, что людям помощь требуется, твердить стал, уж я тут про мужика и вспомнил, и про то, как ему убегать пришлось. Вот и решил никуда не ехать, стал прятаться…

– И долго ты прячешься?

– Да уже два месяца.

– Должен вас, братцы, обрадовать, мы только что из Сорокопута, а там новости – исправник ваш пропал…

– Как пропал? – одновременно спросили староста с братом.

– А вот так, пропал. И, что самое удивительное, бесследно, точно испарился, вроде как и не было его. Так что, Кондрат, можешь вылезать, больше не нужно хорониться.

– А как исправник снова объявится? – недоверчиво глядя на Фому Фомича, спросил Кондрат.

– Думаю, больше не объявится. А если даже и случится чудо, чудеса ведь бывают, то место его уже будет занято. Ты же боишься исправника, а не Померанцева Никиту Станиславовича. Померанцев, не будь исправником, ничего тебе сделать не сможет. Ну, тут все ясно, ничего не бойся, вылезай на свет. Теперь ты мне помоги, ведь я тебе помог. Нет-нет, не делай такие ужасные глаза, никуда ехать не нужно! – рассмеялся Фома Фомич. Вместе с ним опасливо рассмеялись и братья, но не потому, что им было смешно, а по привычке смеяться за компанию. – Ты мне вот что расскажи, пока ты тут прятался, может, видел кого, может, кто сюда приходил?

– Нет! – отрезал Кондрат. – Никого не видел и никто не приходил.

– Ну, ты наверняка от нечего делать по дому этому сновал, обследовал его, может, тебе какие-то бумажки попадались странные…