Кроваво-красные бисквиты

Фома Фомич с Кочкиным сели на предложенные стулья, а староста вернулся на своем место – перевернутое вверх дном старое деревянное ведро.

– Чем могу быть полезен?

– Тебя зовут-то как?

– Тимофей.

– А по батюшке?

– Да зачем по батюшке…

– Такой порядок. Как по батюшке?

– Тимофей Силыч…

– Так вот, Тимофей Силыч, как я уже говорил, мы с господином Кочкиным к тебе приехали по делу. Дело у нас срочное и важное. И такой важности, что нельзя его ни на миг отложить. Скажи нам, это ведь у вас здесь когда-то проживали Прудниковы?

– Прудниковы? – староста почему-то потрогал нос.

– Да!

– Это те, что мучной торговлей в Сорокопуте занимались, а опосля вымерли все? – староста пригладил редкую сивую бороденку.

– Да, эти самые.

– Эти точно, ваша правда, у нас проживали, только давно это было. Я уже и не припомню, как они выглядели, Прудниковы эти…

– А это и не нужно! – оборвал старосту фон Шпинне. – Ты мне, Тимофей Силыч, вот что скажи: какие-нибудь родственники у Прудниковых в Шаповалово остались?

– Сродственники? Нет, сродственников у них тут не осталось. Была бабка, да и та уж лет как пять назад приказала долго жить. Но была она родственницей или нет, сказать точно не берусь. Слухи ходили разные: одни утверждали, что была, а другие говорили – не была. И не знаешь, кому верить!

– Эта бабка одна была или с ней еще кто-то жил?

– С ней жил пацан…

– Что за пацан?

– Говорили, что это вроде бы сын Глафиры Прудниковой, незаконнорожденный. Родители настояли, чтобы Глафира, после того как разрешилась от бремени, отдала его…

– И, стало быть, они привезли его к этой бабке, которая, может, и не родственница?

– Верно! – выпятив нижнюю губу, кивнул староста.

– Долго мальчик воспитывался у нее?

– Да, почитай, лет до пятнадцати, а потом пропал, и никто не знает куда. После этого и бабка померла, то ли от старости, то ли от тоски, а может, от того и другого, все вместе навалилось.

– Припомни, Тимофей Силыч, может быть, этот пацан, как его звали-то?

– Федором! А фамилию ему присвоили по вопросу – чей? Ну а чей? Бабкин!

– Понятно! Так вот, может, этот Федор Бабкин объявлялся здесь после смерти старухи?

– Точно не могу сказать, но что-то было, кто-то приезжал. После старухи какой-никакой домишко остался…

– Так кто приезжал?

– Ну, мужчина какой-то…

– Может, это и был пропавший Федор?

– Спорить не буду, может, и он, а может, и не он. – Судя по всему, у старосты на все вопросы был один ответ: «Может, да, а может, нет!» – А с другой стороны, какой прок чужому человеку сюда приезжать? Наверное, это Федор приезжал…

– Но ты с ним не встречался?

– А мне, прошу прощения, какая с того радость? С каждым сюда прибывшим не навстречаешься, да и не мое это дело. – Вяло махнул рукой староста. – Просто слухи ходили, будто кто-то приезжал, на кладбище ходил, просил мужика какого-то могилку поправить. Это было!

– А чью могилку поправить?

– Так известно чью – старухину, у которой Федор жил.

– А вот ты говорил, что после старухи домишко остался. В нем кто-нибудь живет?

– Да кто в нем жить-то будет! Он не сегодня завтра рассыплется. Пустой этот дом, стоит заколоченный, все там уже травой и мхами поросло.

– А можно нам на этот домик взглянуть?

Староста замешкался с ответом, мелькнуло у него в глазах нечто настораживающее. Повисла тишина, но ненадолго, Тимофей Силыч мотнул головой:

– А чего же нельзя, можно. Вас, что же, проводить туда?

– Это далеко?

– Да нет, тут рукой подать. Сейчас я старуху свою упрежу, что со двора пошел, чтобы она здесь поглядывала…

– На что поглядывала?

– Да вы знаете, смешно сказать, но поворовывают тут у нас, только зазевайся…

– А отчего же тогда собаку не заведете?

– Да шут его знает, как-то в голову не приходило. А может, и ваша правда, собаку завести, а то и две…

– Ну ладно, иди, предупреждай, а мы тебя здесь подождем! – оборвал старосту начальник сыскной.

– Вы это, стулья хочу в дом унести, а то мало ли…

Сыщики встали и пошли к калитке.

– Что-то мне кажется, староста ерунду говорит по поводу краж! – заметил Кочкин после того, как они с Фомой Фомичом вышли на улицу.

– Да, может быть, это ерунда, а может быть, и нет, сейчас посмотрим.

Через несколько минут староста вышел из дому и, чуть прихрамывая, пересек двор. На нем была уже новая фуражка с блестящим лаковым козырьком, сюртук синего цвета и домотканые темные штаны, на ногах сапоги.

– Только быстро я идти не смогу, нога больная…

– А что у тебя с ногой? Когда в дом шел, я заметил, ты не хромал, а сейчас хромаешь!

– Да вот привязалась пятошная шпора, то болит, то не болит. С утра так хорошо себя чувствовал, думал, весь день весело пройдет, так нет же, объявилась…

– К врачу ходил?

– Ходил, а что толку? Да у нас тут и нету врача, только фельдшер. Посмотрел, что-то сказал непонятное. Велел ногу туго, так, чтобы до крика, так и сказал – до крика, пеленать, вот и все лечение…

– А что же у вас в Шаповалово, кроме фельдшера, никого нет, бабки какой?

– Нету у нас бабки, – вздохнул староста.

– Ну, тогда тебе нужно в Сорокопут, к Манефе…

– Вот уж нет, к этой Манефе я не поеду, увольте! – в голосе старосты явилась жесткость, которой до этого сыщики не слышали.