Кроваво-красный (СИ)

 Не пожалеют — рука упиралась в спину по-прежнему, несмотря на брошенный через плечо взгляд, полный вселенской скорби и отчаяния; Спикер даже вряд ли его заметил, вновь углубившись в изучение книги. Кажется, новой — он привез ее пару дней назад, и следы крови на обложке давали повод догадываться, каким образом она ему досталась. С другой стороны, учитывая название «Человеческое сердце в алхимии и ритуалах», кровь могла остаться как раз от этих самых ритуалов.

 Через силу разрывающееся от усталости тело сделало шаг вперед, избегая встречи с летящим сверху клинком, вывернулось, выбрасывая вперед руку с мечом и отклоняя следующий выпад. Кажется, удачно.

 Полчаса… Надо выдержать и постараться, чтобы бой не перешел в беготню от скелета по залу, как было в прошлый раз и за что пришлось еще десять минут провести на тренировке, скрипя зубами и сдерживая рвущиеся наружу слова, которые произносить при начальстве совершенно не следовало, несмотря на то, что адресованы они были собственной слабости.

 Удар, шаг назад, блок, выпад. Шаг в сторону, удар по костям. Шаг вперед, выпад.

 А может, не так все и ужасно, и еще выйдет чему-то научиться. Хотя, признаться честно, выбора у нее уже нет — она сделала его, попросившись на обучение. Или даже раньше — когда в порыве потренироваться в стрельбе забрела в этот форт, даже не предполагая, чем это обернется. И вопреки ноющей боли во всем теле, синякам, в которые вечерами приходилось втирать мазь, и постоянному осознанию собственного ничтожества, об этом выборе она не жалела.

 ***

 Поздней ночью, когда Терис зашла в кабинет, огонь в жаровне уже догорал, а половина свечей на столе погасла, оставив в темноте горы бумаг. За последние дни их несколько поубавилось, хотя по-прежнему оставалось ясным, что работы еще много, настолько много, что она уже была готова предложить свою помощь. Хотя бы рассортировать, разложить по датам, запечатать — для этого большого ума не надо, а читать она умеет, разберется.

 И предложение помочь почти прозвучало, когда до нее дошло, что неподвижно застывший в кресле Спикер давно заснул, все еще сжимая в руке не то книгу, не то рабочие документы. Беззвучно развернувшись, убийца аккуратно поставила на полку взятую два дня назад книгу по медицинской алхимии и так же тихо, затаив дыхание, прокралась к выходу.

 — Останься, — донеслось до нее, когда до двери оставалась пара шагов, и она обернулась.

 — Я думала, вы спите. Я не разбудила?

 — Нет.

 — Вы...нормально себя чувствуете?.. — с некоторым ощущением тревоги Терис приблизилась к креслу, заглядывая в как всегда непроницаемое лицо Спикера.

 — Поражен до глубины души и заинтригован. Буду очень признателен, если прочитаешь дальнейшее вслух, — не открывая глаз, он протянул ей довольно толстую пачку листов, раскрытую на середине, где бумагу покрывали строки, написанные смутно знакомым почерком.

 Ее почерком.

 Хорошо подделанным почерком, чуть более ровным и разборчивым ровно настолько, чтобы текст читался с первого раза.

 Альга воистину мастер своего дела, только сейчас вместо радости почему-то внутри разлился холод, и пробудилось желание под любым предлогом отказаться от чтения.

 — Спикер, может, вам помочь как-то?.. — несмотря на все усилия, в голос прокралось несомненно породившее подозрения беспокойство, — Я бумаги разобрать могу, разложить.

 — Не стоит, я сам. Лучше почитай.

 — У меня плохо получается вслух…

 — Можно без выражения.

 Терис послушно взяла настойчиво протянутый ей отчет в отчего-то трясущиеся и похолодевшие руки и села на стул рядом с креслом, лихорадочно пытаясь сосредоточиться на тексте. Кривые буквы резали глаз, но все же были понятны, куда понятнее, чем ее обычные каракули, и складывавшиеся из них слова читались без особого труда.

 — За окном светила луна, и в ее свете тонули улицы, сменившие маску дневной добродетели на ночную личину разврата. Пьяная стража шумела, и им вторили визгливым смехом куртизанки, вышедшие на ночную охоту... — Терис осеклась, дочитав предложение, и почувствовала, как по спине ползет неприятный холод.

 — Ты продолжай, продолжай. Куртизанки и разврат упоминаются уже в пятый раз на последних двух страницах.

 Полукровка судорожно вздохнула, зажмурив глаза в смутной надежде, что все это сон. В тот вечер Альга выпила и, возможно, именно вино подвигло ее на написание подобного. И, что хуже, во время написания отчета где-то рядом лежала читаемая в те дни данмеркой «Похотливая аргонианская дева».