Кроваво-красный (СИ)

 — Задание, исполняемое мною во имя Ситиса и Матери ночи, было жестоко и грязно осквернено мерзкой и греховной фантазией заказчика. Все мое существо протестовало против этого, и малиновое платье... — Терис глубоко вздохнула, чувствуя, как перед глазами плывут разноцветные пятна, — будто бы душило меня, ставя клеймо падшей женщины, подверженной всяческим низменным порокам. И вот, не в силах слышать больше этих непристойных звуков, в ночи наполнявших город, я отвернулась от окна в надежде, что уже близка минута окончания моих мучений, и Франсуа Мотьер, этот низкий, недостойный человек, скоро будет считаться умершим. Но, стоило мне обернуться, как сердце мое содрогнулось от ужаса, ибо увиденное задело самые тонкие струны моей непорочной души... — взгляд Терис пробежал дальше, и она почувствовала, как уши начинают гореть.

 — Спикер...я...я не могу дальше читать.

 — Готов поспорить, что там детальное описание, смущающее твою непорочную душу.

 Полукровка кивнула, сжав в руках злополучный отчет, текст которого уже поплыл перед глазами, больше всего хотевшими никогда ничего подобного не читать. Во всяком случай не вслух и не при начальстве.

 — Терис, объясни мне, где тут логика? — Люсьен Лашанс открыл глаза и посмотрел на нее до ужаса спокойно и серьезно, — Писать отчеты в стиле "Аргонианской девы" ты не стесняешься, а вслух свое творчество прочитать не можешь. Вопиющая непоследовательность в действиях.

 — А откуда вы знаете, как написана "Дева"? — сорвался вопрос, и от изменившегося взгляда Спикера Терис очень сильно захотела провалиться под землю.

 Мысли окончательно спутались и, завязавшись в морской узел, выдали полное стыда и паники понимание того, что ее слова прозвучали как-то совсем не так, как было задумано. Об этом же свидетельствовал и взгляд Лашанса, в котором искреннее желание придушить ее сочеталось со сдерживаемым весельем.

 — Я...наверно, пойду?.. — проронила она через бесконечно долгие мгновения тишины.

 Спикер не сразу кивнул, аккуратно вытаскивая отчет из судорожно сжатых пальцев убийцы.

 — Да, иди спать, ты устала. А я пока ознакомлюсь дальше с твоим литературным творчеством.

 — Не надо…

 — Терис, такие отчеты — большая редкость. Сразу видно, что ты крайне серьезно относишься к работе, раз контракт оставил у тебя такое…неизгладимое впечатление. Иди, ты свободна.

 — Спасибо, — Терис неловко поднялась и на негнущихся ногах побрела к двери, пятясь первые пять шагов, — Спокойной ночи.

 — И тебе спокойной. Надеюсь, твои сны будут лишены описанных здесь образов, которые так глубоко тебя потрясли. Но если вдруг будут сниться кошмары, обращайся, у меня есть отличное снотворное.

 Мысли, и без того пребывавшие в полном смятении, исчезли вообще во избежание появления совсем нездоровых. Стрелой вылетев в коридор, Терис спотыкающимся шагом побрела к лаборатории, с каждым мгновением все глубже осознавая происходящее. Давно зародившееся горькое удручение от собственной безграмотности становилось все сильнее, и теперь к нему добавилась досада на общеизвестное коварство темных эльфов, вкупе с вином и чтением произведений Кассиуса Курио способное творить совершенно ужасные вещи.

Глава 39

Утро тридцатого числа месяца Морозов выдалось тихим и пасмурным. Не прекращавшаяся в последние три дня вьюга успокоилась, вой ветра умолк, и даже холод не так сильно вгрызался в уши и нос, как вечером. На прояснившемся бледно-голубом небе светило тусклое солнце, и в его лучах искрились сугробы по сторонам дороги и сверкали льдинки на ветвях деревьев, а далеко позади нестерпимо ярко горели белизной крыши едва начавшего просыпаться Чейдинхолла.

 Сказочно прекрасное утро обещающего быть совершенно не сказочным дня...

 Небольшое поселение, темневшее среди снега, приближалось с каждым шагом, а вместе с этим росло и напряжение, нахлынувшее сразу после пробуждения и не отступившее за полтора часа пути от форта.

 Почему-то за всю неделю, прошедшую после подслушанного разговора, Терис ни разу не посещали мысли о Харберте. Время от времени с грустью вспоминался Корнелий, но раздумья о его смерти длились недолго: Спикер не давал сидеть и предаваться горю и гнал или на тренировку или в лабораторию, готовить мази от ушибов. После нескольких часов, проведенных с клинком в руках или над колбами, и вода на нижних уровнях казалась не такой уж холодной, и лавка со шкурами становилась удобнее обычного, а все мысли сводились только к тому, чтобы поскорее заснуть. Снов, вопреки страхам постоянно видеть окровавленное тело Корнелия, тоже не было: Терис проваливалась в густую черноту забытья и выныривала из нее, когда в лаборатории раздавались шаги Спикера.

 Этим утром он ушел, оставив на столе бутылку и мешочек с деньгами. Никакой записки не прилагалось, но смутно знакомый запах какого-то очень крепкого напитка говорил сам за себя, а что до денег... Всегда должен быть запасной вариант, и он у нее имелся. И больше всего Терис хотелось, чтобы дело до него не дошло.