Кровавое дело

Анжель почувствовала глухой гнев. У нее хватило сил сдержаться, но бедная женщина до крови закусила губу, и ногти ее вонзились в ладони рук.

— Да, сударь, это письмо у меня.

— С собой?

— С собой.

— Потрудитесь вручить его мне!

Madame Фонтана вынула из кармана записную книжку и, достав оттуда письмо, подала его господину де Жеврэ:

— Вот письмо, я захватила его на всякий случай.

Анжель была бледна, как смерть.

Фернан де Родиль не сводил с нее глаз и, заметив эту бледность и не догадываясь о ее причинах, подумал:

«Боже мой, неужели Ришар прав? Неужели она действительно соучастница убийцы?»

Между тем судебный следователь прочел письмо и вручил его Фернану де Родилю.

Анжель горела желанием вырвать письмо из рук судей, в которое она вложила всю свою душу. Она чувствовала себя униженной и оскорбленной до глубины души.

Судебный следователь, обращаясь к madame Фонтана, сказал:

— Я оставлю это письмо у себя, так как должен приобщить его к делу.

Начальница поклонилась, не отвечая ни слова.

Никто из присутствующих, за исключением барона де Родиля и Анжель, не понял, в чем, собственно, заключалась мысль судебного следователя.

Судьи встали.

— А теперь, сударь, — проговорил Фернан де Родиль, обращаясь к доктору, — прошу вас отвести нас к больной.

— Позвольте мне зайти раньше и подготовить ее к вашему посещению, — ответил доктор и, обращаясь к Анжель, прибавил: — Пойдемте, сударыня!

Анжель последовала за ним.

Когда она вышла из залы, господин де Жеврэ обратился к Леону Леройе:

— Начальник станции говорил нам, сударь, что вы знали убитого.

— Если это Жак Бернье, то я могу сообщить вам относительно него некоторые сведения.

— Потрудитесь.

— Лично я знал Бернье очень мало, но между ним и моим отцом существует давнишняя крепкая дружба.

— Значит, кроме деловых отношений, у вашего отца были с Жаком Бернье еще и отношения дружеские?

— Да. Мне известно, что мой отец распоряжался деньгами покойного.

— Это были большие деньги?

— Это может вам сказать только мой отец.

— Вы не знаете, Жак Бернье останавливался на пути в Дижоне?

— Право, не знаю. Когда я уезжал из Дижона, то о нем не было речи.

— Вы телеграфировали отцу о трагической кончине друга?

— Я хотел сделать это, но не сделал.

— Кто же вам помешал?

— Я воздержался по совету начальника станции, который полагал, что до вашего приезда не следует распространять слухи об этом преступлении.

— Не вижу причины, почему бы не известить немедленно вашего отца об этом прискорбном факте. Пошлите ему депешу и просите немедленно ответить по телеграфу же, был у него Жак Бернье или нет. Все заставляет предполагать, что был.

— Не потрудитесь ли вы сами составить эту депешу, сударь? Я сам снесу ее на телеграф, и если отец мой у себя в конторе, то через час мы будем уже иметь ответ.

— Отлично!

С этими словами следователь взял лист бумаги, карандаш и составил следующую депешу:

«Сорок восемь часов назад господин Жак Бернье умер в поезде. Прошу немедленно известить меня в Сен-Жюльен-дю-Со, был ли у вас Жак Бернье одиннадцатого числа днем. Необходимое и весьма важное указание для правосудия, уже приступившего к следствию».

— Потрудитесь подписать депешу и отправьте ее немедленно.

— Иду, сударь.

Леон взял депешу, подписал ее и пошел на станцию.

Пока между следователем и молодым человеком шли переговоры, Анжель и доктор вошли в комнату больной.

Эмма-Роза ласково улыбнулась им.

— Ну, как ваше здоровье? — обратился к ней доктор.

— Так хорошо, как это только можно в моем теперешнем положении. Силы возвращаются. Только одно еще продолжает мучить меня.

— Что же именно?

— У меня ежеминутно кружится голова.

Доктор невольно нахмурился, но, сделав вид, что не придает слышанному ни малейшего значения, продолжал:

— Сюда только что приехали судьи из Парижа и из Жуаньи. Они теперь внизу, с madame Дарвиль, но им хотелось бы допросить вас.

— Допросить меня? — в волнении повторила Эмма-Роза. — По поводу чего же?

— Они желали бы знать, остались ли в вашей памяти факты, предшествовавшие катастрофе. Это вовсе не должно смущать вас. Будете вы в состоянии ответить им, не утомляя себя?

— Я думаю, что да, доктор, только меня это стесняет немного.

— Умоляю вас, доктор, — проговорила Анжель, — не можете ли вы добиться, чтобы отложили допрос? Ведь он может повредить. Я знаю, что у них каменное сердце и что они не согласятся ждать…

— Но, мамочка, уверяю тебя, мне совсем не так плохо. Я могу ответить на все вопросы!

— Да ведь и я не отойду от вас! — подтвердил доктор. — Потому вы можете быть совершенно спокойны. Если допрос затянется и будет грозить утомлением, будьте уверены, что я прерву его. Это не только моя обязанность, но и мое право.

Доктор вышел, а Анжель бросилась к дочери и, покрывая поцелуями ее исхудавшие ручки, говорила: