Кровавое сияние небес

Осторожно выглянув из дверей, я заметил, как Е и С ругались на лестнице. «Ты думала, я не узнаю?!» — орала на дочь Е. «О чем ты?» — «Об альбоме, вот о чем! Ты, маленькая дрянь, умеешь рушить чужие жизни! Я не стану молчать! И ей расскажу, и отцу». — «Ой, да говори кому хочешь, хоть выступи на федеральном канале!»

Я услышал, что шаги на лестнице возобновились, и, поняв, что спор прекращен, вернулся за стол. Вскоре появилась С, устроилась подле меня и сунула мне в кулак сложенный лист бумаги. На лице играл румянец, придающий пикантность ее легкой улыбке. Казалось, это вовсе не она сейчас обменивалась такими страшными словами с собственной матерью. «Прочитай потом», — шепнула она. Я кивнул.

Вошли Д и Е. Д села от меня с другого бока, Е — напротив.

Отведав свинину, С сморщилась и сказала: «Жаль, что Тина уехала». Д сцепила зубы от злости, но тут влезла Е. «Да, жаль, хорошо, что у нас есть достойная замена», — и широко улыбнулась младшей дочери. Я положил руку на колено С и легонько сжал, вроде как демонстрируя свою поддержку. Отца же с нами не было. Я быстро убрал руку, однако всего через полминуты уже на мою ногу, причем гораздо выше колена, легла ее ладонь…

Д спросила меня, понравился ли мне литературный вечер. Я кивнул и расписал его одним предложением. Однако С решила дополнить мой ответ и с превеликим удовольствием в свой последующий монолог вставляла такие термины, как «аллюзия», «литота», «гротеск», а также упоминала стихотворные размеры («дактиль», «ямб», «амфибрахий» и проч.). А в конце, произнеся: «Обожаю символизм, вместе с тем его довольно тяжело идентифицировать», — спросила сестру: «Вот как ты, к примеру, определяешь, где символ, а где аллегория?»

Д беспомощно заморгала и перевела растерянный взор на мать. Та, к сожалению, тоже не знала ответа.