Кровавое сияние небес

Вот как это случилось. Я заехал за Д к десяти утра, мы отправились в Москву на занятия по обжигу глины. У меня, конечно, ничего не получалось, но я громко и самокритично шутил, все вокруг смеялись, в том числе и Д, а я делал вид, что весьма наслаждаюсь процессом. Да и вообще, люди обожают, когда кто-то себя критикует, это поднимает их в собственных глазах, а самокритичные сразу рисуются милыми и добрыми медвежатами, которых так и хочется тискать. Вот меня и тискали сразу по окончании занятия. Фотографировались со мной, подсовывали листочки для подписи и даже свежеизготовленные вазы. На последних я оставлять свой автограф отказывался, заявляя, что это проявление неуважения к чужому творчеству, и от этого становился этим дамочкам еще милее (Д среди участниц кружка была самая молодая). Сама Д разрывалась от счастья, видя, что происходит. Держу пари, она специально меня заволокла на это мероприятие, зная, что меня попросят снять бейсболку и затемненные очки и, соответственно, рассекретят мое инкогнито. Ее так распирало от гордости, что она при всех начала все теснее и теснее ко мне прижиматься, так сказать, метила территорию. Наконец мы ушли.

В машине зазвонил телефон. С просила меня сопроводить ее в Третьяковку. У нее осталась одна пара, потом она свободна. Я ответил, что сейчас с Д и максимум, что могу, это забрать ее из института по пути в Ров. Хотя, если Д тоже хочет в музей, то… Д отрицательно закачала головой. Изобразительное искусство она решительно не понимала и не хотела понимать. «Нет, не хочет», — вздохнув, подвел я итог. С ответила (довольно грубо, как мне показалось), мол, да, забери, и бросила трубку. Так что из Москвы в Г-ск мы ехали втроем, причем С на заднем, потому что Д уже сидела спереди. Все это время в салоне царило трагическое молчание и ощущалось такое напряжение, как бывает в небе перед самым ударом молнии. «В Ров?» — спросил я, въехав в Г-ск. «Да», — произнесли обе.