Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

Стоило мне отворить дверь, и в ноздри мне ударил запах свежей сосновой хвои – не ароматизированного чистящего средства, обратите внимание, а настоящей хвои. Смолистый, терпкий запах, и это притом, что ни одной хвоинки в поле зрения не наблюдалось. Фэйри явились и исчезли – и книги снова стояли на полках, пол сиял чистотой, штора висела на карнизе, вымытая посуда вернулась в шкаф… и так далее. Фэйри, конечно, народ странный и порой жутковатый, но по части наведения чистоты им нет равных.

Я взял с журнального столика коробок спичек и зажег свечи. Я чародей, а это значит, что я не в ладу со всякими там новомодными штуками, вроде электричества или компьютеров, поэтому мне начхать на состояние электрической проводки и вообще на то, есть у меня электричество или нет. Мой холодильник наполняется настоящим льдом. Горячего водоснабжения у меня тоже нет, а готовлю я на маленькой дровяной печке. Я затопил ее и подогрел себе супа – больше в доме, похоже, ничего не осталось. Потом сел за стол и за едой просмотрел почту.

Все как обычно. Олухи из «Бест бай» продолжили свои идиотские попытки продать мне новейший ноутбук, мобильник или плазменный телевизор, несмотря на мои неоднократные устные и письменные заверения, что у меня нет электричества и что они могут не тратить сил понапрасну. Еще пришло два чека. Один из них от Чикагского полицейского управления за помощь Мёрфи в одной истории с контрабандой – один час в прошлом месяце. Второй, на куда более увесистую сумму, – от нумизмата, который ухитрился уронить альбом с наличностью давно не существующих стран за борт своей яхты в озеро Мичиган и воспользовался услугами единственного в «Желтых страницах» чародея для того, чтобы отыскать его.

Последним в сегодняшней почте оказался большой желтый конверт, и на мгновение на меня накатила волна дурноты, стоило мне увидеть надпись на нем. Собственно, в самой надписи не было ничего особенного: бездушные, аккуратные, как на плакате в детском саду, буквы.

Мое имя.

Мой адрес.

И больше ничего.

Ничего особенного, и все же эта надпись наводила на меня совершенно иррациональный ужас. Не знаю, что именно заставило сработать мои инстинкты – может, как раз отсутствие в надписи чего-либо мало-мальски особенного. На мгновение мне показалось, что я ударился в панику безо всякой причины, что текст просто набран на компьютере, но тут же заметил легкое утолщение на последней букве моей фамилии, отличавшее ее от остальных «н». Собственно, и утолщение-то это тоже отличалось безупречностью – значит, его выполнили преднамеренно. Для того чтобы я понял: это написано рукой, но не человеческой. Во всяком случае, не каким-нибудь лазерным принтером из «Уолмарта».

Я положил конверт на столик и некоторое время просто смотрел на него. Не пухлый – максимум несколько листков бумаги. Значит, вряд ли это бомба. Точнее, вряд ли это ультрасовременная бомба – из тех, которые против чародеев практически бесполезны. Более примитивная по устройству бомба могла бы и сработать, но она и размерами больше.

Конечно, никто не отменял возможности покушения с помощью магии. Я придвинул к конверту левую руку и попробовал прощупать его своими чародейскими чувствами, но сосредоточиться в нужной степени не смог. Поморщившись, я стащил с левой руки перчатку, открыв взгляду изуродованные ожогом пальцы. Обжег руку я примерно год назад – так сильно, что врачи, к которым я обращался, настоятельно советовали мне ампутировать ее. Я не отдал свою руку на растерзание – в основном по той же причине, по которой я до сих пор разъезжаю на древнем «фольксвагене-жуке»: какая-никакая, эта машинка моя, и пошли все к черту.

Все же на мои пальцы трудно смотреть без содрогания – да и вообще на всю мою левую руку. Шевелить пальцами у меня получается с трудом, но я растопырил их, как смог, и попробовал пощупать ауру магических энергий вокруг конверта еще раз.

С таким же успехом я мог и не снимать перчатки. В конверте не обнаружилось ничего неожиданного. Никаких пакостных ловушек.

Что ж. Повода продолжать тянуть время я не находил. Зажав конверт своей почти беспомощной левой клешней, я правой разорвал его и вытряхнул содержимое на стол.

Из конверта вывалились три предмета.

Во-первых, цветная фотография восемь на десять сантиметров, изображающая Кэррин Мёрфи, руководителя Отдела специальных расследований Чикагской полиции. Правда, одета Кэррин была не в полицейскую форму и даже не в обычный свой небрежно-деловой наряд. Она щеголяла в куртке с эмблемой Красного Креста и бейсбольной кепке, а в руках держала абсолютно противозаконный обрез. Из ствола вырывалось пламя. Еще на фотографии имел место мужчина, стоявший в нескольких футах от нее, почти сплошь залитый кровью. Из его груди торчал длинный стальной стержень, другой конец которого уходил за край кадра. Всю верхнюю часть тела мужчины, включая голову, словно исчеркали черными штрихами и красными крапинками. Ствол обреза целился в самую гущу этого месива.