Кровавый апельсин

Мы встаем в пробку в Хайбери-Корнер, и я пытаюсь взять под контроль свое нетерпение. Карл не знает, что я приеду. Его там может не быть. Но если его там нет, я буду сидеть и ждать, а когда он приедет, я скажу ему отослать письма. Скажу, что остаюсь дома, и он не может меня вышвырнуть, что я буду мамой Матильды, и он не сможет меня остановить. Я пообещаю сообщить о нем его начальникам, потому что он действует нечестно и не сообщил о конфликте интересов, я расскажу полиции о его шантаже, о том, что он незаконно установил шпионскую программу на мой телефон и снимал меня в моем доме без разрешения. Он спрятал камеру в моей сумке на колесиках. В моей чертовой сумке на колесиках, предмете, который, как он знал, я всегда ношу с собой. И одному только Богу известно, сколько камер он расставил по дому.

Такси подъезжает к моему дому, и я сую водителю деньги через окно, благодарю его и спешу прочь. Он что-то кричит, но я машу рукой и пытаюсь засунуть ключ в замок парадной двери. Кажется, она не открывается. Все в порядке, в порядке. Не позволю этому сбить меня с пути, буду сидеть здесь на пороге и ждать, когда он вернется домой из школы вместе с Матильдой, и тогда я обниму ее, пройду мимо него в дом и откажусь когда-либо покидать ее снова. Но все в порядке, ключ входит в замок и проворачивается. Дверь открывается. Я захожу и захлопываю ее за собой.

Я внутри. Слышу тяжелый стук, но он тут же затихает. В воздухе висит сильный запах сигарет. Из гостиной играет музыка.

Я заглядываю за дверь, но не вижу Карла.

Занавески задернуты, а в комнате темно. Единственный источник света – экран телевизора, подключенный к ноутбуку Карла. Я смутно вижу его на кофейном столике. Мои глаза привыкают к темноте, к экрану. Я приглядываюсь, пытаясь понять, на что смотрю.

Женщина на экране кажется мертвой. Мужчина сдвигает ее в одну сторону, потом в другую, кладет на живот на кровать. Камера приближается сзади, и ее тело наполняет экран. Она почти голая, в бюстгальтере и подвязках. Трусов нет. Фоном играет музыка, ритмичный бит, к которому мужчина присоединяется, хлопая ее по голому заду в такт мелодии, сначала мягко, потом жестче. Он смеется. Я знаю этот смех. Это Карл.

Его рука появляется перед камерой, пальцы расставлены. Он входит внутрь, камера приближает изображение.

Я сжимаю челюсти. Перед глазами проносятся картинки, быстро, словно кровь в ушах. Я закрываю лицо руками, а потом заставляю себя убрать их. Я должна это видеть.

Удовлетворенный, Карл поднимает женщину с кровати и кладет ее руки себе на плечи. Он начинает танцевать, двигая ее из стороны в сторону, ее голова мотыляется. Она мертва, а он поет «бада-бада-бада-ба-бада, бада-бада-бада-ба-бада»…

Я не могу оторвать от него взгляд.

Песня заканчивается, и он кладет ее назад с широко разведенными ногами, голова свешивается с кровати. Она мертва. Должно быть, мертва.

Но она не может быть мертва, потому что это я, только это не могу быть я, потому что я здесь, я не на экране, и я не могла быть там, потому что то, что он делал, я никогда не позволила бы ему. И это отельный номер в Брайтоне, но я ничего из этого не помню, и почему я даже не могу пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы закричать так, как кричу сейчас? Вцепиться ногтями ему в лицо, прежде чем обхватить себя руками и качаться, качаться, пока я снова не стану собой, в безопасности, по крайней мере в своем теле, хотя мой разум мечется.

Музыка громкая. Она раздается из колонки, а не из видео. Слишком громкая, это невыносимо. Я прохожу дальше в комнату, чтобы отключить ее, собираюсь с силами. И тут вижу его.

Карл.

Он там.

Я делаю вдох, выдох, вдох, успокаивая себя. Я не мертва, я жива. И я свидетель. Я свидетель того, что он сделал со мной, с той обмякшей куклой на экране, которой он манипулирует, как марионеткой.

Я включаю свет. И понимаю, что все пошло не так. Хотя он много раз делал это раньше, и ему сходило это с рук, теперь все не так.

Теперь он сам как марионетка, полуголый, свисает с дивана. Голова повернута под гротескным углом и покачивается в петле, верёвка привязана к книжному шкафу. Его рот перекошен, что-то торчит из него. Я подхожу на шаг ближе. Его лицо побагровело, глаза вылезли из орбит. Еле заметное движение – единственный признак, что он еще жив. Он держится руками за кофейный столик, словно пытаясь найти опору, но тот недостаточно близко, чтобы остановить процесс удушения.

Я не мертва, думаю я. Я жива и снова все контролирую. Больше никаких кукловодов.

Он стонет, это звук отчаяния. Я снова смотрю на экран.

Если он оторвет от меня взгляд, хотя бы на мгновение…

Я хватаюсь за кофейный столик и отодвигаю подальше от Карла. Он снова тянется к столику, но теряет силу. Падает в петлю, и сила тяжести побеждает. Я чувствую запах дыма сигарет, пепельница лежит, опрокинутая на полу, а окурки и пепел разбросаны по всему ковру. Все это перебивает аромат цитруса. На кофейном столике я вижу дольки красного апельсина, кусочек которого он положил в рот.