Кровавый апельсин

Как только я добираюсь до конторы, я иду в свой кабинет и ставлю сумку на пол. Открываю, листаю бумаги, перебираю их, что нужно было сделать недели назад. Там полный беспорядок. Я ношу кучу старых документов и судебных решений, пустые сигаретные пачки и даже обертку от сэндвича, к которой прилип листик салата. Я пропускаю бумаги через шредер для конфиденциальных документов, тыкаю в жвачку отверткой, которую нахожу в ящике стола. Жвачка не снимается, и я в раздражении бью по ней отверткой, пытаясь отломить кусок. Сначала я чувствую сопротивление, потом оно пропадает, и моя отвертка вылетает из руки. Колесико полностью соскакивает.

Я беру сумку и пытаюсь катить ее – она стоит неровно, но двигается нормально. Этого достаточно. Если что-то неидеально, не значит, что нужно его выкинуть. Я отставляю сумку в сторону, сажусь за стол и листаю документы, записи по делу Мадлен. Хлоя права, это полный бардак. Ее показания были несогласованными, встречи с ней – тяжелыми и слишком эмоциональными. Но как бы я поступила на ее месте? Я верю в то, что Эдвин издевался на ней, понимаю ее главное желание защитить Джеймса. Но этого может быть недостаточно. Джеймс, как ни посмотри, попал в переплет, и не важно, сядет ли его мать пожизненно как убийца его отца или он сам предстанет перед судом и будет разбираться с полицией, соцработниками и судом, пусть даже он еще ребенок. Ему же всего четырнадцать. Я представляю перекрестный допрос с ним, как я постоянно намекаю на то, что он заколол отца, и к горлу подступает желчь. Даже если ей повезет и сработает заявление о непреднамеренном убийстве, Мадлен все равно отправится в тюрьму, пусть и на более короткий срок. Тут хорошего конца быть не может.

Мадлен использовала словосочетание «как мать». Эта словосочетание ни к чему хорошему не приводит, обычно его используют, чтобы оправдать какое-то консервативное или репрессивное мышление. Я всегда старалась не думать о себе как о матери. Но теперь я осознанно пытаюсь поставить себя на это место. Мне бы хотелось думать, что на месте Мадлен я бы настаивала на своей версии, продолжала врать, рискнула бы сесть на всю жизнь. Тут я понимаю, что злюсь на Мадлен за то, что она плохо старалась защитить своего сына.

Я анализирую свою злость. Возможно, я думаю, что она потерпела неудачу, но как насчет того, что сделала я? Я терпела неудачу как мать день за днем, каждый месяц жизни Матильды, или, по крайней мере, так говорил Карл. И честно говоря, и я так считаю. Однако я точно знаю, что всегда любила ее, даже если не всегда была хорошей мамой. Но я могу измениться. Я уже начала чаще бывать с ней, готовить, забирать ее из школы, я уже не пью, чтобы спастись от жалости, которую я испытывала к себе. И пусть я много чего натворила, возможно, еще не поздно. Матильда точно любит меня, и я знаю, как люблю ее. Ее отсутствие постоянно терзает меня.

А как насчет Карла, его роли отца? Такой ли он хороший родитель, каким себя считает? То, что он выгнал меня, не в интересах Матильды. Просто он хочет ее только для себя. Вместо того чтобы забыть о его словах, я заставляю себя вспомнить все, что он мне сказал, все, что он делал, чтобы испортить мои отношения с Тилли. Он даже забрал у меня шанс подарить ей брата или сестру, протащил меня через боль осознания, что у нас не может быть другого ребенка. При этой мысли во мне вскипает гнев. Я вспоминаю одну из первых историй Мадлен о жестоком муже, как он скармливал ей таблетки, а она об этом не знала. То, что сделал Карл, не сильно отличается от этого. Мы обе позволили мужьям учить нас ненавидеть себя, нести на себе всю вину за провалы, хотя они сами тоже были виноваты.

Я не позволю Карлу выгнать меня. Я была дрянной матерью, но теперь все изменится. Я прослежу, чтобы Тилли получала всю любовь и заботу, которую заслуживает. Больше не будет конфликтов или молчаливых изнурительных войн. Я брошу ему вызов, буду драться за лучшее будущее своей дочери.

Я покидаю контору и бегу за автобусом, оставив сумку позади. Обычно по четвергам у Карла нет клиентов, так что, скорее всего, он будет дома. Пока Матильда в школе, мы сможем нормально поговорить и все решить. Автобус застревает в пробке на Эйнджел, и я выбегаю и несусь в метро. Теперь, когда я решила, что буду сражаться за Матильду, я снова живу, все волнения и нерешительность исчезли.

Я бегу по дороге от Арчуэй и добираюсь до нашего дома, моего дома. Я собираюсь открыть дверь ключом, но тут останавливаю себя. Правильно дать Карлу знать, что я здесь, так правильнее. Я решу все проблемы спокойно. Звоню в дверь и жду, когда он подойдет открывать. Несколько мгновений стоит тишина, и я снова звоню и тут слышу тяжелые шаги по лестнице. Он открывает дверь и молча смотрит на меня.

– Карл, я хочу с тобой поговорить. Ты не против? – спрашиваю я.

Молчание.

– Знаю, что ты злишься, но мы должны найти способ все решить. Я не позволю тебе так поступить.

Длинная пауза и тут он отвечает:

– Ты, верно, шутишь.