Кровавый Дунай

— Юра, максимальный огонь! — крикнул Савушкин и быстро, в двадцать секунд, разрядил обойму своего «парабеллума» в мелькающие в зарослях тени. Он не обольщался — дай Бог, чтобы его первая пуля достигла цели, остальные патроны он выпустил только для поддержания максимальной плотности огня. Надо заставить «охотников» залечь, сбить их с темпа, дать радисту те драгоценные десять минут, от которых сейчас зависит всё…

— Меняй позицию! — крикнул Савушкин словаку, вставил новую обойму и, отскочив на три шага влево, вновь выпустил все восемь патронов туда, откуда засверкали всполохи дульного пламени и загрохотали автоматные очереди. Однако, густо рядят… Пули «охотников» засвистели правее и выше — это хорошо, это ещё сбережённое время… Савушкин вновь перезарядил свой «парабеллум», про себя похвалив свою предусмотрительность — у него ещё в запасе три снаряжённые обоймы!

Тут слева загрохотал автомат Костенко. Ага, вот и старшина подтянулся… Савушкин, оглянувшись и увидев своего сержанта, ведущего огонь с колена — бросил:

— Олег, не жалей патронов!

Старшина молча кивнул, и, перезарядив «шмайсер» — в одну очередь выпустил все тридцать патронов, после чего, упав на землю и перевернувшись — лёжа на животе, вставил в автомат новый магазин.

— Юра, Олег, отходим на десять шагов назад! — Скомандовал Савушкин и, максимально низко пригнувшись к земле, бросился к машине. Словак и старшина тут же последовали его примеру.

— Где лейтенант? — Спросил Костенко.

— Ща подтянется, не дрейфь. — И тут же, подтверждая слова капитана, у «паккарда» появился Котёночкин, с двумя «вальтерами» в обеих руках. Савушкин, про себя усмехнувшись — пацан наслушался баек про стрельбу по-македонски! — скомандовал своему заместителю:

— Володя, твой правый фланг! Патронов не жалеть! Огонь!

Огонь из четырех — даже, если уж быть точным, из пяти, Котёночкин палил с двух рук — стволов несколько убавил рвение ягдкоманды. Но Савушкин не обольщался на сей счёт — понятно, что, получив огневой отпор, немцы ломанутся в обход, это азы тактики… Двадцать две минуты!

— Сейчас будут обходить. Володя, Олег, вы держите правый фланг, Иржи, ты левый, я центр. Как только обнаружите движение — огонь без приказа, патронов не жалеть!

Охотники вновь открыли огонь — теперь с трех направлений. Громко, со звоном, лопнуло лобовое стекло «паккарда» — понятно, такую мишень грешно пропустить… Загрохотала винтовка словака, «вальтеры» лейтенанта и «шмайсер» старшины. Савушкин, засунув «парабеллум» за ремень, пригнулся и, хоронясь за кустами, бросился к радисту.

Чепрага методично стучал ключом, внимательно глядя на листок с группами цифр. Савушкин, обойдя его сзади, присел у заброшенной урны, и, достав «парабеллум», весь обратился в слух.

Так, справа человека четыре, может, пять. У всех автоматы. Но атаковать, похоже, они не собираются — полагаются на огневой бой. Напрасно, в таких густых кустах это дело гиблое. Но это хорошо, справа угрозы, считай, что нет. По фронту стреляет три… нет, четыре винтовки. Там немцы оставили заслон, разумно… Слева… Слева бухают три винтовки, хотя теней мелькнуло куда больше. И уже секунд двадцать не подаёт голос «маузер» Иржи. Это плохо. Нет, не так — это ОЧЕНЬ плохо, потому что, если со словаком всё — остальные немцы сейчас крадутся к нему, Савушкину, и радисту — который всё ещё стучит ключом…

Капитан, привстав, осмотрел позицию. И тут прямо на него из зарослей падуба вывалилось трое ражих эсесовцев в «пантерках», с винтовками наизготовку!

Чёрт! Савушкин успел выстрелить в ближайшего к нему «охотника» — и тут же получил зубодробительный удар в челюсть прикладом, от которого рухнул на землю. На него тотчас же повалился один из немцев, и, схватив за кисть, начал выворачивать её, пытаясь овладеть пистолетом — из последних сил сопротивляясь этому, капитан лихорадочно левой рукой шарил по поясу, пытаясь найти нож. Несколько секунд борьба шла почти на равных, потом немец начал одолевать — но Савушкин, наконец, нащупал рукоять кинжала, выдернул его из ножен и вонзил в бок немца, уже торжествовавшего победу. «Охотник» захрипел, выпустил кисть Савушкина и, тяжело выдохнув, повалился на сторону.

Капитан вскочил — и, не успев ничего предпринять, оказался один на один с последним немцем. Который, уже не пытаясь взять его живым, вскинул винтовку и… Савушкин рефлекторно закрыл глаза. Выстрелов прогремело отчего-то два — и тут же капитан, почувствовав тяжёлый удар в грудь, вновь повалился на землю, успев увидеть, что вместе с ним падает и немец. «Значит, кто-то из хлопцев» — успел подумать Савушкин перед тем, как всё померкло у него перед глазами и на его голову опустилась тяжёлая свинцовая пелена…

— Товарищ капитан, вы живы? — голос Котёночкина донёсся до Савушкина, как будто из-под ватного одеяла. Капитан попробовал пошевелить руками — руки слушались. Ногами — вроде двигаются. Так отчего ж так нестерпимо болит всё тело? А, да, в него попал немец. Капитан попробовал открыть глаза — есть! Перед ним сидел лейтенант Котёночкин и теребил его за руку.