Кровавый Дунай

ВАТЕРЛИНИЯ! Твою ж мать! Ярко-красная полоса вдоль борта торчала из воды на полметра!

Савушкин тяжело вздохнул и, осмотрев своих бойцов, произнёс вполголоса:

— Не, хлопцы, не успели мы. Пустой пароход, вон, мало что из воды не выпрыгивает… Сгрузили немцы свои сувениры у опор мостов. Упредили они нас… Потому и команды на судне нет, и часовой на сходнях не дежурит. Поскольку нет уже в буксире этом необходимости. Бросили немцы-минёры свою посудину, потому как сделала она уже своё подлое дело… Всё, сворачиваем поиск. Теперь вся надежда — на Имре…

Глава восемнадцатая Предают только свои…

— Зачем? — Савушкин изо всех сдерживал негодование — но получалось плохо.

Имре недоумённо пожал плечами.

— Он венгр, уроженец Будапешта, я полагал, что ему это не менее важно, чем мне…

— Это понятно. Но зачем было говорить, что это надо знать русским? Зачем вообще было упоминать о нас?

Взгляд капитана Ясберени стал холодным и колючим.

— Я полагаю этот вопрос некорректным. Лайош — офицер и дворянин.

— И поэтому он не побежит в гестапо? Или в венгерскую контрразведку?

— Именно так. — отрезал Имре.

В гостиной повисла напряжённая тишина. Бывший свидетелем этого нервного разговора, лейтенант Котёночкин взял со стола керосиновую лампу, прибавил огня и спросил, как можно более деликатно:

— Имре, что конкретно ты ему сказал?

— Что немцы готовят взрывы всех уцелевших мостов через Дунай. Что для этого в Будапешт прибыла зондеркоманда «Глатце». И что русские очень просят узнать, где она в данный момент базируется… Это всё. — Помолчав, Имре промолвил: — Сейчас в штабе корпуса царит эйфория, немцы идут на помощь Будапешту. Четвертый танковый корпус СС от Комарома двинулся на Бичке, к вечеру они отбросили Советы на десять-двенадцать километров, заняли горы Герече. К пятому января эсэсовские танки ждут у Будайских холмов…

— Что? — Изумлённо произнёс Савушкин.

— Немцы рвутся на Бичке. Им осталось всего тридцать семь километров до Будапешта. — терпеливо повторил Имре.

Тут в гостиную быстро вошёл Некрасов.

— Товарищ капитан, у нас гости… Со всех сторон.

— К бою! — Савушкин вскочил с кресла, немедленно погасил лампу и прильнул к окну. Так и есть, метрах в десяти от ворот, почти не видимый в промозглой мгле, стоял «опель блитц», рядом с которым копошилось несколько солдат. В неверном свете луны было не понять, венгры это или немцы, но что это были солдаты — было ясно по стальным шлемам, изредка тускло поблёскивающим во тьме.

— Костенко, что справа?

Старшина угрюмо бросил:

— Всэ. Якась машина, и пять чи шесть человек с оружием.

Ясно. На улицу Рока и в сады, что лежат за ней, им не прорваться.

— Чепрага, что в саду?

Радист, до этого всматривающийся в окошко на кухне, глухо доложил:

— За оградой какие-то тени. Кто конкретно — не разглядел, но человек пять точно. Вроде с пулемётом.

Налево, на улицу Месарош, им пробиваться бессмысленно — за ней открытое пространство, где их перебьют, как уток на зорьке. Что ж, вот и пришёл их крайний час…

— Группа, к бою! Костенко, Некрасов — в подвал, тащите пулемёт и автоматы. И все патроны, что есть! Чепрага, за рацией!

Старшина, радист и снайпер кинулись к кухонной двери, осторожно отворили её и бочком, стараясь не скрипнуть досками крыльца, скрылись в дровянике.

— Товарищ капитан, всё? — заметно волнуясь, но стараясь говорить твёрдо, спросил Котёночкин.

— Да, Володя. Всё. Не прорваться. Будем драться до конца — каким бы он ни был… — И, повернувшись к венгру, капитан добавил, грустно усмехнувшись: — Видишь, Имре, не все дворяне блюдут свою честь. Твоё капитан Мёзе все же счел возможным сбегать в гестапо…

Венгр, несмотря на безвыходное положение, сохранял присутствие духа — и, к удивлению Савушкина, отнюдь не был похож на человека, проживающего последние минуты своей жизни. Капитан даже позавидовал такому самообладанию сына хозяина дома — смотри ты, дворянчик, а какая сила духа! Прям зависть берёт… Савушкин взял один из автоматов, принесённых Костенко и Некрасовым, и протянул его Имре.

— Бери. С пистолетом много не навоюешь.

Венгр покачал головой.

— Не надо. Мы не будем воевать. — И, повернувшись к Чепраге, спросил: — До гаража мы сможем проскользнуть незаметно?

Радист пожал плечами.

— Если пригнувшись… Немцы метрах в тридцати, вряд ли обнаружат…

— Тогда в гараж! — скомандовал Имре, и, не дожидаясь, пока его возглас будет принят к исполнению — бросился к кухонной двери.

Савушкин бросил своим:

— За мадьяром! — и метнулся вслед за капитаном Ясберени; сразу же за ним бросились остальные разведчики, давно на своей шкуре познавшие простую истину — «приказы не обсуждают»…

За порогом царила глухая холодная и мокрая мгла, мгновенно оледенившая руки и лицо. Савушкин, как можно ниже пригнувшись, побежал за мадьяром — который ориентировался в своём саду в кромешной тьме не хуже, чем днём. За капитаном, судя по хриплому дыханию, ни на шаг не отставая, бежали остальные разведчики — группа действовала, как отлично отлаженный механизм, не требующий дополнительных настроек.