Кровавый Дунай

По одному они выбрались из подземелья — выход из которого и вправду находился под скалой и напоминал глубокую промоину. Вокруг все поросло дикой акацией, и разведчикам стоило немалого труда выбраться из этих зарослей, сохранив в целостности свои пальто и плащи.

У моста Сечени стоял пикет из немецких и венгерских жандармов — но по раннему времени у мешков с песком прохаживался одинокий гонвед, едва ли достигший восемнадцатилетнего возраста, а его немецкий напарник, завернувшись в плащ-палатку, дрых в закутке у пулемёта. Имре сунул мальчишке-венгру свои документы, что-то растолковал, выслушал его сбивчивые объяснения — и, махнув разведчикам, ступил на мост. Отойдя от поста метров на двадцать, венгр произнёс вполголоса:

— Смотрите за небом. Мост часто обстреливают истребители Советов. Вчера было шесть налётов, сожгли три грузовика и штабной автобус. Шестнадцать убитых…

Савушкин кивнул.

— Будем бдить.

Впрочем, им удалось пересечь Дунай без происшествий, хотя движение по мосту было достаточно интенсивным. На восточный берег из Буды проследовало несколько небольших колонн снабжения, на рысях прошёл полуэскадрон гусар, по трамвайным рельсам проскрежетали гусеницами три венгерские самоходки. С пештского берега в Буду проползли десятка полтора санитарных фургонов, шестерка лошадей, запряжённая попарно цугом, протащила разбитый «ганомаг», по пешеходному ряду тащились беженцы со своими тележками, набитыми тюками и чемоданами.

На пештской стороне тоже был пикет жандармов — но проверяли они только тех, кто двигался в Буду; людям Савушкина и Имре удалось беспрепятственно выбраться на площадь Сечени. Венгерский капитан, осмотрев площадь и тяжело вздохнув, кивнул Савушкину на северо-восток:

— Нам туда, к академии наук. Попробуем выбраться на Надор утца… улицу Надора.

Савушкин, указав на колонны из мешков с песком, тут и там торчащие на площади меж остатков когда-то, видимо, пышного и богатого сквера — спросил:

— А это зачем?

— Статуи спрятали от повреждений. Памятники венгерским деятелям. Графу Сечени, Сарвашу Габору, Деаку Ференцу, а там, — Имре махнул рукой на юг, — Этвёшу Йожефу, писателю… В Будапеште вообще много памятников. Особенно военным — хотя мы уже пятьсот лет все свои войны проигрываем… — С глубоко затаённой болью добавил он.

— Ладно, экскурсию по городу ты нам потом проведёшь, когда бои закончатся. А пока — двинули!

Тут вдоль набережной, метрах в двухстах от площади на север — легла серия разрывов. Савушкин, мгновенно присев за кучу бетонных обломков, наваленную поперёк пешеходной дорожки — пробормотал:

— Началось в колхозе утро… — Оглянувшись на залегших тут же разведчиков и венгра, с горечью наблюдающего за обстрелом — Савушкин произнёс: — Имре, давай уводи нас отсюда, это ста пятидесяти двух лупят, пушки-гаубицы, могут, для разнообразия, и по нам зарядить.

— Да, конечно. Идёмте!

Они покинули площадь Сечени уже под полноценную канонаду, ежеминутно расширяющую свой охват вдоль всего восточного горизонта. Били и крупные калибры, и дивизионные трехдюймовки, и полковые миномёты — артиллерийская какофония заполнила воздух города. Огонь не стихал ни на минуту — очевидно, что Красная армия пошла в наступление на очередные городские кварталы. Венгры и немцы отвечали скупо, а на некоторых участках и вовсе молчали — скорее всего, огонь с востока неистовствовал так, что осаждённые сочли за благо бросить свои пушки и разбежаться по подвалам. Понятное дело, жить-то всякий хочет…

Привалившись к очередной стене дома, Савушкин покачал головой.

— Густо лупят братья-славяне!

Лейтенант, присевший рядом, усмехнулся.

— А чего снаряды жалеть? Война вот-вот кончится… Хотя, товарищ капитан, заметьте — по домам-то не стреляют…

Савушкин кивнул.

— Бачу. Но нам от этого не легче, нам как раз улицы и нужны.

Только они тронулись в путь — как серия разрывов вновь легла недалеко от группы, опять заставив разведчиков залечь. Савушкин понял, почему Имре на преодоление трех километров по Пешту отвёл им три часа — под таким огнём это даже очень быстро…

С грехом пополам, то и дела падая навзничь в опасении стать жертвами осколочной вьюги, бушующей в Пеште, разведчикам удалось добраться до Западного вокзала — где Имре, оставив их на четверть часа, вернулся и привёл с собой какого-то гонведа в серо-жёлтой шинели — оказавшегося бойцом того самого тридцать второго батальона, в какой они держали путь. Гонвед при виде скукожившихся у стены разведчиков покровительственно улыбнулся и произнёс что-то по-венгерски — на что Имре, недовольно одёрнув его, все же счел нужным перевести:

— Фаркаш говорит, что услышанный разрыв не опасен.

— Бережёного Бог бережёт… — Ответил Савушкин и спросил: — Далеко ещё до расположения?

— Ещё порядком, но Габор здесь с машиной. В подвалах Нюгати пайаудвар… Западного вокзала — склады продовольствия, сейчас второй лейтенант Биро Йожеф получает продукты на батальон. Габор говорит, что места в машине всем хватит, так что поедем с комфортом!